— Ты выставил у ворот дополнительную стражу? — поинтересовался Уолсингем.
— Само собой. Пристань у задней стены дворца, где вы причалили, а также привратницкая у главных ворот и раньше были под охраной, но теперь капитан дворцовой гвардии распорядился расставить людей у всех стен и направил патруль прочесать сад и Олений парк. Боюсь, однако, что под покровом тьмы им не добиться успеха. Злоумышленник давно уже скрылся.
— А может быть, остался в этих стенах, — возразил я.
Оба старика обернулись ко мне. Уолсингем нетерпеливо приподнял брови, ожидая разъяснений.
— Просто мне кажется, что убийство не было спонтанным. Все эти знаки и вещи, оставленные на месте преступления, были продуманы заранее. Да и жертва, мне кажется, выбрана не случайно — фрейлина ее величества. Убийца конечно же хотел продемонстрировать, что угроза направлена против самой королевы, показать, как близко он сумел подобраться к ее особе. И если девушка оделась так для свидания, значит, убийца либо очень хорошо знал, где и когда поджидать ее, либо сам он и есть тот кавалер, к кому она поспешала.
Уолсингем выслушал меня, склонив голову набок:
— Складно рассуждаешь, Бруно, однако такие разговоры нам гоже вести лишь между собой. Вряд ли ее величеству внушит бодрость мысль, будто в этом злодействе замешан человек из ее ближнего окружения, а я бы предпочел успокоить ее, а не пуще растревожить.
— Дворец и так полнится слухами, — поджал губы Бёрли. — Капеллан такой крик поднял, когда наткнулся на тело, что, покуда эта весть дошла до меня, уже половина слуг сбежалась поглядеть на дармовое зрелище, а затем расписать все на свой лад тем, кто не успел им полюбоваться. У нас нет ни малейшей возможности сохранить подробности в тайне. Даже кухонные слуги уже перешептываются насчет дьявольского дела: это, мол, сотворил Антихрист, явившийся во исполнение пророчества о конце времен.
— Какое пророчество? — переспросил я, в недоумении переводя взгляд с одного лица на другое.
Уолсингем негромко рассмеялся, услышав ревнивые нотки в моем голосе:
— Ты что ж думал, о пророчествах известно лишь ученым мужам вроде тебя и доктора Ди? Нет-нет, Бруно, в Англии пророчества о сем лете, от Рождества Господа нашего тысяча пятьсот восемьдесят третьем, распространились среди простого люда задолго до того, как этот год начался. В самом наибеднейшем доме найдется листок с предсказанием великой конъюнкции Сатурна и Юпитера, первой за без малого тысячу лет, и о жестоких последствиях сего небесного знамения: о потопе и засухе, бурях и неурожае, о чудесах на земле и на небе. О-о, сколько угодно было памфлетов, в тавернах и на ярмарочных площадях разыгрывались на эту тему пиесы, и я уж не припомню, как давно все твердят, будто пророчество о конце времен должно исполниться в сии дни.
— Религиозные войны последних лет лишь подлили масла в огонь, — все так же плотно сжимая губы, пробормотал Бёрли.
— «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец», — процитировал я в задумчивости Евангелие от святого Матфея.
— Нынешние войны зачинаются в университетах и в королевских опочивальнях, а не в движении небесных сфер, — резко оборвал меня Уолсингем. — Тем не менее все эти толки о пророчествах довели народ до паники, а когда необразованные люди пугаются, они хватаются за былые суеверия и в них ищут спасения. Не знаю уж, что это за особенность такая в характере англичан, но они весьма склонны ко всяким прорицаниям и предзнаменованиям.
— За этот год в одной лишь столице арестовано пятеро злоумышленников, распространявших печатные листки с пророчествами о скорой смерти королевы, — мрачно добавил Бёрли.
— Весь этот вздор о великой конъюнкции люди воспринимают всерьез — и не только простые люди, — продолжал Уолсингем, не отводя взгляда от прикрытой сейчас груди погибшей, изуродованной символом Юпитера. — А католическим священникам тем легче выползать из своих тайных убежищ и соблазнять народ вернуться под власть Рима, ежели многие поверят в близость второго пришествия.
— У нее в руках были четки и восковая фигурка королевы с пронзенным сердцем. — Голос Бёрли упал почти до шепота. — Смысл разгадать нетрудно: торжество Рима и смерть ее величества.