Вышеупомянутый лорд Генри все еще смотрит на меня из-под арок своих готических бровей, как будто в силу своего положения в обществе вправе требовать от меня отчета.
— Разве вы об этом не слыхали, Бруно? — мягчайшим тоном спрашивает он. — Ведь это по вашей части, если не ошибаюсь?
Я постарался также приятно улыбнуться ему в ответ и, не дрогнув, выдержать его взгляд. Вот бы он изумился, если бы узнал, что из всей честной компании я единственный осматривал тело убитой девушки и в точности знаю, как оно выглядело! Но, понятное дело, никто в Солсбери-корте не осведомлен о том, где я побывал той ночью, никому не известно, что я работаю на Уолсингема. О моей дружбе с Филипом Сидни Кастельно знает, однако думает, что это ему на руку, а я порой поставляю ему обрывки информации или дезинформации насчет английского двора, кои утверждают его в этом мнении. Бедный, бедный, доверчивый Кастельно, мне не доставляет ни малейшего удовольствия обманывать его, но каждый в этом мире бьется за самого себя, а я уверился, что английские власти, а не Франция, обеспечат мое будущее. И без малейших угрызений совести доношу на людей, подобных Генри Говарду; о том, что это человек опасный, предупреждал меня и Уолсингем. После казни старшего брата, герцога Норфолка, осужденного за государственную измену, Генри Говард в сорок три года сделался главой самого могущественного католического семейства Англии. Нельзя его недооценивать: в отличие от многих английских вельмож он обладает блестящим умом и даже обучался риторике в Кембриджском университете. Сидни полагает, что королева назначила Говарда членом Тайного совета постольку, поскольку считает уместным держать своих врагов под рукой и на виду, а еще она таким образом дразнит чересчур склонных к пуританству министров.
— Милорд ошибается, я всего лишь скромный писатель, — ответил я и даже заставил себя развести руки в покорном, уничижённом жесте. Впрочем, тут же сквитался, добавив: — Как и ваша милость, — прекрасно зная, что подобное сравнение ему досадит.
Сработало: милорд вспыхнул, будто я позволил себе усомниться в законности его рождения.
— Да, кстати, Говард, как продвигается ваша книга? — подхватил Кастельно (без злого умысла — он просто рад возможности сменить тему).
Говард подался вперед, обвинительный перст устремлен в потолок.
— Это убийство и было темой моей книги. Если сама королева столь откровенно предается гаданию и приближает к себе колдунов вроде Джона Ди, что остается верноподданным, как не следовать ее примеру? Поскольку она сбила всю страну с пути и увела из-под законной власти папы, люди цепляются теперь за любые пророчества и бабьи сказки насчет движения звезд и планет. А где воцаряется подобное заблуждение, там дьявол радостно потирает руки и сеет свои черные дела. И никто пока еще не опомнился и не увидел это!
— Если я правильно понял, вы, милорд, утверждаете, будто убийство произошло оттого, что люди недостаточно внимательно читают вашу книгу? — невинным тоном осведомился я.
Кастельно бросил на меня предостерегающий взгляд.
— Я утверждаю, Бруно… — Мое имя аж на зубах у него заскрипело. — …Утверждаю, что все эти события взаимосвязаны. Правительница, которая отвратила свой лик от установленной и Богом помазанной Церкви и присвоила себе всю полноту духовной власти, но при этом боится выйти за порог, не сверившись с расположением звезд; все эти пророчества о последних временах, о скором пришествии Антихриста; слухи о грядущей войне — должный порядок вещей опрокинут, и безумцы осмелели настолько, что режут невинных во имя дьявола. Готов об заклад биться, то была не последняя жертва!
Заслышав последние его слова, Дуглас вскинул голову: наконец что-то показалось ему занимательнее обглоданного цыплячьего остова.
— Но если слухи верны, — возразил я, с осторожностью выбирая слова, — все выглядит скорее так, будто убийца действовал от имени католической церкви.
— Отвергшие авторитет Святой Матери Церкви первыми поспешают очернить ее! — парировал Говард так проворно, будто мы с ним на шпагах сражались, и усмешка искривила его тонкие губы. — Полагаю, вам это хорошо известно, мастер Бруно!
— Тогда уж «доктор Бруно», — проворчал я.
Обычно я не обращаю внимания на такие оговорки, однако Уолсингем мне поведал, что при всех своих наследственных титулах Генри Говард может похвастаться лишь степенью магистра, или мастера, а мы, университетские люди, придаем таким мелочам значение. Судя по выражению лица моего оппонента, очко за мной.