В голову приходили проекты возвращения на Землю, где у меня с ребятами висел неоплаченный долг, и куда так тянуло молча переносящую тяготы жизни в нашем средневековье Машу… — в общем, жизнь без Цели казалась пресной и скучной. Я автоматически просыпался, ел, что давали, не вкладывая душу в занятия, тренировался, и точно так же занимался немудреными домашними делами. Единственное, что могло заставить меня вылезти из скорлупы депрессии, звалось Машей. Ее ласки, взгляды, дыхание, близость… да просто ее существование рядом вносило в мою жизнь потерянный вкус и цвет. Я радовался вместе с ней каждой проведенной вместе минуте, каждому найденному в горах неизвестному цветку или пестрой незнакомой птичке, но стоило ей отойти от меня хотя бы на пять минут, как хандра возвращалась снова…
Вот и этим утром, полуприкрыв глаза, снова и снова повторял про себя привязавшиеся слова древнего Пророчества, те, в которых, как мне казалось, содержался намек на то, что мои приключения в этой жизни еще не окончены. "Пройтись по Вееру миров". Если не считать за посещение мира те два с половиной часа, которые я провел около мавзолея Тварей, то я был только в двух, а их должно быть много! Хотелось надеяться, что когда-нибудь, хотя бы даже к старости, я снова смогу пройти сквозь Врата и полной грудью вдохну ветра чужих миров, увижу далекие, не виданные никем из жителей Элиона или Земли, города и леса, реки и горы. Внутренний голос, скептически бормочущий что-то в унисон моему бесконечному речитативу, слушать не хотелось совершенно, но его монотонное бормотание все-таки постепенно остужало мою кровь: "Уймись, дурак! Все уже кончено! Учись жить здесь, пока не поздно…"
Шорох за окном заставил меня встрепенуться — судя по ощущениям, там стояла Беата, чем-то здорово озадаченная, и размышляла, стоит ли меня будить… Натянув на себя сшитые по моим указаниям шорты, я аккуратно выбрался из окна и вопросительно посмотрел на довольную моим пробуждением и появлением сестру:
— Чего тебе не спится, полуночница?
— Скучно… Хочется чего-нибудь такого… — Беата покрутила пальцами, пытаясь передать мне свои ощущения, но я все понял и так:
— Каких-нибудь приключений?
— Что-то вроде того… — Хвостик почесала отрастающие волосы и грустно улыбнулась: — А то я тут наслушалась рассказов твоих ребят о жизни в Москве, и поняла, что ничего в своей жизни толком и не видела! Ни этих самодвижущихся повозок, ни летающих по небу железных птиц, ни кинофильмов, — ничего!!! Живу тут себе, как овца в сарае, и не чешусь…
— Самому тошно! Вроде, был там, а вроде и нет! — признался я, потянувшись. — Айда плавать? Наперегонки!
— Куда мне! — усмехнулась Беата. — Видела я, как плавают твои друзья! Как летучие рыбы, если не лучше!
— А я причем? Я же плаваю так же, как и раньше!
— Ты не понимаешь! Мне кажется, что все это, что вокруг нас — не жизнь, а какая-то карикатура! Мы — клоуны, которые только пытаются быть похожими на то, что может быть на самом деле! Ведь там, в Москве, все намного лучше, правда?
— Нет, не правда! — хмыкнул я. — Не все! Там — другой мир. Со своими проблемами, плюсами и минусами. Первое время там трудно дышать — воздух там тяжелый и грязный. Вода — тоже: пить ее из ручьев и рек нельзя! Люди там, как и у нас, завистливы и жадны; выжить в каменных лабиринтах их городов ничуть не проще, чем на твоей Арене…
— Все равно хочу! — по-детски выпятила губки Хвостик. — Знаешь, как я тебе завидую?
— Представляю! — улыбнулся я и, взяв ее за руку, поволок по направлению к речке. — Айда плавать! Мне жарко!
Запрыгнув в обжигающе холодную воду озерца, я повернулся к нехотя раздевающейся на берегу сестре и обалдел: на ее левой груди и плече переливался всеми цветами радуги совершенно сумасшедший, в стиле Бориса Валледжо, рисунок! Девушка с огромным топором, убивающая маленького, безумно грустного и беззащитного пацана…
— Что это? — заинтересованно разглядывая татуировку, спросил я.
— Символ Алой Воительницы! — Хвостик, поджав губы, расстроено вошла в воду по пояс и поежилась:
— Кололи после каждого двенадцатого Превозношения… Видишь ступени? — она ткнула себя пальцем в район солнечного сплетения, где было изображено подножие горы.
Я присмотрелся к аккуратно прорисованной лестнице, ведущей к вершине, на которой и стояла прекрасная воительница, и утвердительно качнул головой.
— Их тут столько, сколько я провела боев. Видишь, их цвет меняется! От фиолетового внизу до белого у вершины. Это значит, что я проделала весь путь от Фиолетовой до Алой… Топор — символ Империи… Смерть — символ Разрушения… В общем, заклеймили меня согласно политике Императора… Тьма их всех забери!
— И что, всем вам кололи одно и то же? — поинтересовался я, разглядывая мелкие подробности творения Мастера.
— Нет! Толстый колол то, что ему хотелось… Естественно, рискуя — если бы его шедевр чем-то не угодил бы Распорядителю, не говоря об Императоре, Игла бы тут же лишился руки… Или головы… В зависимости от тяжести прегрешения…
— Понятно! — хмыкнул я и, сложив пальцы лодочкой, плеснул в сторону дрожащей от холода Беаты водой. Как я и ожидал, она почти увернулась. Но резкое движение заставило ее сойти с места и еще больше намокнуть, чего я, собственно, и добивался…
А через мгновение мы уже сражались, пытаясь хоть на миг оказаться сверху, затолкать противника под воду и победить… Гибкая, жилистая девчонка ужом выскальзывала из моих захватов, атаковала сама, заливисто хохоча каждой своей удаче, и очень неплохо противостояла и моей массе, и силе, и опыту. Все мои попытки удержать ее хоть на миг неподвижно заканчивались одинаково — мокрое тело Хвостика стремительно выворачивалось из захвата, и теперь уже я был вынужден уходить от ее атак.