— Сегодня днем он был застрелен на Никольской улице. Заказное убийство.
На лице историка отразилось потрясение.
— Я видел что-то такое по телевизору. Просто ужасно.
Он покачал головой.
— Если ничего не предпринять в самое ближайшее время, эта страна погубит сама себя.
Лорд уселся и предложил Пашенко сесть рядом.
— Вы имели к этому какое-то отношение? — спросил профессор, опускаясь на стул.
— Я там был.
Об остальном Лорд умолчал.
— Этот ужас ни в коей мере не передает, кем и чем является русский народ. Наверное, вы, жители цивилизованного Запада, считаете нас варварами.
— Вовсе нет. Каждое государство переживает подобные периоды. У нас в Штатах было нечто похожее во время освоения Дикого Запада и в двадцатых — тридцатых годах прошлого столетия.
— Но я думаю, нынешняя ситуация в России — это нечто большее, чем просто детская болезнь.
— Последние несколько лет выдались для вас особенно тяжелыми. Плохо было даже тогда, когда правительство в России еще держалось. Ельцин и Путин хоть как-то старались поддержать порядок в стране. Но сейчас, когда сохранилось лишь жалкое подобие власти, остался шаг до полной анархии.
Пашенко кивнул.
— К несчастью, для моей родины в этом нет ничего нового.
— Вы ученый?
— Историк. Всю жизнь я посвятил изучению нашей любимой матушки-Руси.
Лорд усмехнулся, услышав это древнее выражение.
— Смею предположить, какое-то время ученым вашей специальности пришлось сидеть без дела.
— Увы. У коммунистов был собственный взгляд на историю.
Лорд вспомнил фразу, которую где-то когда-то прочитал: «Россия — страна с непредсказуемым прошлым».
— Значит, вы преподавали?
— Да, на протяжении тридцати лет. Я видел их всех. Сталина, Хрущева, Брежнева. Каждый наносил стране какой-то свой, особенный вред. То, что произошло, — великий грех. Но даже сейчас мы никак не хотим расстаться с прошлым. Люди по-прежнему каждый день выстраиваются в длинную очередь, чтобы пройти мимо тела Ленина.
Пашенко понизил голос.
— Кровавый мясник, которого почитают как святого. Вы обратили внимание на цветы у памятника перед входом в это здание? Какая мерзость!
Лорд решил очень осторожно подбирать слова. Пусть сейчас посткоммунистическая эпоха, которой вскоре суждено стать эпохой возрождения царизма, сам он по-прежнему оставался американцем, и полномочия для работы ему выдало шаткое российское правительство.
— Что-то подсказывает мне, что, если завтра по Красной площади пойдут танки, все, кто работает в этом архиве, встретят их с радостью.
— Эти люди ничем не лучше уличных попрошаек, — угрюмо подтвердил Пашенко. — Они хранили секреты вождей, а взамен получали хорошую квартиру, лишний кусок хлеба, несколько дополнительных дней к летнему отпуску. Нужно работать и зарабатывать все своим трудом, разве не на этом держится Америка?
Лорд не ответил. Вместо этого он сам спросил:
— Что вы думаете о Царской комиссии?
— Лично я голосовал за. Разве с царем может быть хуже?
Лорд давно пришел к выводу, что это самая распространенная точка зрения.
— Нечасто можно встретить американца, который так хорошо владеет русским языком.
Лорд пожал плечами.
— Россия — потрясающая страна.
— Вы давно интересуетесь нашей родиной?
— Я начал читать про Петра Великого и Ивана Грозного с детства.
— И вот теперь вы работаете в составе Царской комиссии. Вам предстоит творить историю.
Пашенко указал на разложенные на столе листы.
— Вижу, это довольно старые документы. Они из закрытого архива?
— Я обнаружил их всего пару недель назад.
— Я узнаю почерк. Вот это письмо написала Александра Федоровна. Все письма и дневники она писала на английском. Русский народ ее ненавидел, потому что она была урожденная германская принцесса. Лично я всегда считал подобную ненависть совершенно безосновательной. Императрице выпала трагическая судьба быть непонятой.
Решив, что знания этого русского ученого могут оказаться полезными, Лорд протянул ему лист бумаги. Пашенко внимательно прочитал письмо, а когда закончил, сказал:
— Александра Федоровна была витиевата в своих писаниях. Здесь еще довольно скромно изложено. Они с Николаем написали друг другу множество романтических писем.
— Мне очень грустно изучать их. Я чувствую себя так, словно вторгаюсь в чужую тайну. Недавно я читал о казни царской семьи. Наверное, этот Юровский был настоящим дьяволом.