— Как получилось, что он попал в Екатеринбург? — спросила Акулина.
— К нему обратился Феликс Юсупов. Ему нужны были свои люди в Екатеринбурге. Большевики с радостью принимали бывших гвардейцев. Это делалось в пропагандистских целях, чтобы придать легитимность революции, показать, что самые преданные люди отвернулись от Николая. И многие действительно вступили на путь предательства, жалкие душонки, трясущиеся за свою шкуру, но были среди них и те, кого вербовали в качестве шпионов, и одним из них был мой отец. Он был лично знаком со многими вождями революции, и они гордились, что он примкнул к большевикам. На самом деле отец по чистой случайности оказался в Екатеринбурге именно в то время. И еще больше ему повезло, когда Юровский отобрал его для участия в расстреле.
Закончив обед, они сидели за столом на кухне.
— Похоже, ваш отец был храбрый человек, — заметил Лорд.
— Бесконечно храбрый. Он принес императору присягу и до последних дней остался верен этой клятве.
Лорду хотелось узнать больше об Алексее и Анастасии.
— Они остались в живых? — спросил он. — Что с ними случилось?
— Нечто чудесное. Но сначала произошло нечто ужасное.
Колонна углублялась все дальше в лес. Дорога превратилась в ухабистую тропинку, раскисшую от дождей. Продвижение замедлилось. Наконец грузовик застрял между деревьями, и Юровский решил продолжать путь на одних подводах. Трупы переложили на импровизированные носилки из кусков брезента. До урочища Четырех братьев оставалось не больше сотни шагов, и Максимов помог нести носилки с телом царя.
— Укладывайте всех на землю, — приказал Юровский, когда они вышли на поляну.
— Я полагал, старший здесь я, — возразил Ермаков.
— Ты был старшим, — не допускающим возражений тоном ответил комендант.
Развели костер. Трупы стали раздевать, а одежду бросали в огонь. Около тридцати пьяных мужчин беспорядочно суетились, мешая друг другу. Но Максимов был рад общему смятению, это помогало скрыть пропажу двух тел.
— Бриллианты! — вдруг завопил кто-то.
— Коля, пошли со мной, — приказал Юровский, проталкиваясь сквозь собравшуюся толпу.
Все сгрудились вокруг трупа женщины. Человек из группы Ермакова снова обнаружил драгоценности, зашитые в корсаж платья. Сжимая в одной руке наган, Юровский другой выхватил у пьяного крупный бриллиант.
— Грабежа не будет. Каждый, кто попытается присвоить драгоценности, будет расстрелян. Если вы убьете меня, Уральский совет сурово накажет виновных. А теперь делайте, как я говорю. Раздевайте трупы, а все, что найдете, отдавайте мне.
— Чтобы ты оставил все это себе? — ехидно спросили из толпы.
— Эти драгоценности не мои и не ваши. Они принадлежат государству. Я передам все Уральскому совету. Такой у меня приказ.
— Пошел ты к такой-то матери, жид проклятый! — пробормотал кто-то.
В мерцающем свете костра Максимов увидел ярость, сверкнувшую в глазах Юровского. Он был достаточно знаком с прошлым этого человека и знал, что тот не любит, когда ему напоминают о его происхождении. Отец Юровского был стекольщик, мать — швея, и в семье у них было десять детей. Юровский рос в нищете и нужде. В партию большевиков он вступил после окончившейся неудачей революции 1905 года. За революционную деятельность его выслали из Екатеринбурга, но после Февральской революции он был избран в Уральский комитет и с тех пор выполнял все задания партии. Юровский больше не был евреем. Он стал верным большевиком. Человеком, в точности и беспрекословно выполнявшим любые приказы.
Первые лучи солнца осветили вершины тополей.
— Все свободны, — громко объявил Юровский. — Кроме тех, кто приехал со мной.
— Ты не посмеешь! — крикнул Ермаков.
— Или уходи по доброй воле, или я прикажу тебя расстрелять.
Щелкнули затворы винтовок, приклады уперлись в плечи. Четверо членов расстрельной команды немедленно откликнулись на зов коменданта. Остальные, похоже, поняли, что сопротивляться глупо. Может быть, они и смогли бы одолеть эту маленькую горстку людей, но Уральский совет не оставит предательство без наказания. Максимов нисколько не удивился, когда пьяная толпа, ругаясь, двинулась в обратный путь.
Когда Ермаков со своими людьми ушел, Юровский засунул наган за ремень.
— Заканчивайте раздевать трупы.
Максимов и двое других принялись за работу, а еще двое стояли на страже. Опознавать тела было уже трудно, за исключением императрицы — она даже мертвая выделялась возрастом и внушительными размерами. У Максимова в груди все переворачивалось от сострадания к этим людям, которым он когда-то служил.