— Я смотрю, ему с каждым днем все больше нравится командовать! — заметил Пышноус, бросая охапку трав возле подстилки Белогривки. — Я понимаю, что он у нас пока единственный котенок в племени, но все-таки мы страшно его избаловали! Нужно с этим заканчивать. Он уже сейчас ведет себя, как маленький предводитель.
— Ничего, теперь, когда в лагере появятся котята Белогривки, нашим воинам будет кого баловать! — взмахнула хвостом Синегривка.
— Как ты себя чувствуешь, маленькая? — ласково спросил Пышноус, наклоняясь над Белогривкой.
— Пить хочу, — простонала та. — Дайте мне хотя бы влажного мха, губы смочить.
— Конечно, — кивнул Пышноус и обернулся к Остролапу. — Ты не принесешь мха?
Остролап перестал терзать когтями папоротник на подстилке Белогривки и с тревогой поднял глаза.
— Ты сможешь немного побыть без меня? — хрипло спросил он подругу. — С тобой ничего не случится? — в его всегда властном голосе теперь звучала робкая мольба.
— Не волнуйся, мы о ней позаботимся, — заверил его Пышноус.
Когда Остролап ушел, Белогривка устало вздохнула и прошептала:
— Спасибо, что отослал его до того, как он изорвал мою подстилку в клочья.
Синегривка пошевелила усами. Похоже, ее сестра все-таки не утратила чувства юмора. Что ж, это был хороший знак. Но тут Белогривка хрипло застонала и так вытаращила глаза, что показались белки.
Пышноус положил лапу на ее живот и слегка нажал.
— Больно?
Белогривка кивнула, затаив дыхание.
— Нет-нет, ты должна дышать. И как можно глубже, — сказал Пышноус.
Синегривка зажмурилась, не в силах выносить страданий сестры.
— Почему ты не дашь ей маковых семян, чтобы облегчить боль? — вскрикнула она.
— Потому что она должна чувствовать, что происходит, — ответил Пышноус. — Иначе как мы догадаемся, что котята уже готовы появиться на свет?
Белогривка сделала несколько медленных вдохов.
— Это надолго? — прохрипела она.
— Приготовься потерпеть, — уклончиво ответил Пышноус.
— Подождите! — крикнула Синегривка и стремительно выбежала из палатки.
Снаружи она увидела Зарянку, прилегшую на сухом клочке земли.
— Я не хочу заходить внутрь, чтобы не мешать вам, — сказала кошка, когда Синегривка пронеслась мимо. — Там и без меня тесно.
— Спасибо! — крикнула Синегривка.
Остановившись, она окинула взглядом поляну.
Папоротники уже начали жухнуть, их верхушки побурели и стали хрупкими. В воздухе все чаще чувствовалась горечь Листопада. Синегривка быстро нашла то, что искала: короткую толстую палку, достаточно крепкую, чтобы не расщепиться вдоль. Схватив ее в зубы, она бросилась обратно в детскую.
— Что это? — спросила Пестролапая, подняв голову со своей подстилки.
— Я подумала, что Белогривка может сжимать ее зубами, когда начнутся схватки, — пояснила Синегривка, протягивая сестре палку.
Пестролапая невольно поежилась, очевидно, вспомнив собственные страдания.
— Жаль, что мне никто не предложил такого!
— Спасибо, — выдавила Белогривка.
Живот ее снова начал содрогаться, и она изо всех сил впилась зубами в палку.
Ветки ежевики зашевелились, и в детскую ворвался Остролап. Бросив мох, он со страхом выкрикнул:
— С ней все в порядке?
— Все прекрасно, — успокоил его Пышноус. — Но этого мха нам не хватит. Собери еще и, пожалуйста, смочи его в ручье за лагерем. Там вода посвежее.
Остролап молча кивнул и снова выбежал наружу. Синегривке показалось, что на этот раз он ушел с радостью, потому что просто не мог выносить страданий Белогривки.
— С-спасибо, — выдавила Белогривка.
Солнце медленно совершало свой путь над лесом, и теплые лучи неторопливо скользили по детской. Время шло, Белогривка все больше и больше слабела и в перерывах между схватками подолгу не открывала глаза.
— Уже скоро, правда? — шепотом спросила Синегривка Пышноуса.
— Осталось недолго, — ответил тот, давая Белогривке несколько листочков.
Синегривка сразу узнала листья, которые ученик целителя не так давно просил ее разыскать в палатке для Пестролапой. Это были листья малины. Хоть бы на этот раз они оказались более полезными!
Белогривка хрипло застонала и выгнулась всем телом.
— Вот! — вскрикнула Синегривка, давая ей палку.
— Нет! — завизжала Белогривка, отталкивая ее.
— Первый уже тут, — пропыхтел Пышноус, склоняясь над Белогривкой.
Та задрожала всем телом, и маленький котенок плюхнулся на подстилку. Наклонившись, Пышноус принялся вылизывать его.