Он никак не хотел говорить о войне. Он лишь улыбался и говорил, что теперь ощущает в себе силу тигра. Однако теперь, спустя тридцать лет, в течение которых она изгоняла свои тревожные мысли, Эрика все же заставила себя признать, что тогда Майлз изменился кардинальным образом – он вернулся домой жизнерадостным. Впервые с момента окончания войны она спросила себя: «Что же могло так сильно изменить его?»
Звонок был из Синая.
Когда Зик закончил, Майлз попросил его оставаться на линии, затем нажал кнопку прибора внутренней двусторонней связи. Мужской голос ответил:
– Слушаю, мистер Хэйверз.
– Мистер Ямагучи, отыщите для меня всю информацию об археологе по имени Кэтрин Александер. Где живет, кто ее коллеги, друзья, любовники – все. И поторопитесь. – Он возвратился к разговору с Зиком, отдав тому короткий приказ: – Забудь о Хангерфорде, достань свитки и убедись в том, что доктор Александер никому не разболтала об этом.
Перед тем как снова присоединиться к семейному кругу, Майлз решил посетить одно место, в котором бывал лишь он один и которое находилось под землей: невидимые для посторонних глаз успокаивающие пастельные тона, приглушенный свет, стены, сквозь которые не проникал ни один звук внешнего мира. Это был музей, в котором он хранил свои трофеи, находящиеся в герметичных стеклянных сейфах, в которых поддерживался определенный уровень влажности и интенсивности света, а также были установлены датчики землетрясений и самая современная охранная система.
Хотя Хэйверз никогда не ограничивался лишь предметами, имеющими отношение к религии, ему казалось, что именно они составляют большую часть его коллекции. Он понял, что ценность предмета заключается вовсе не в его возрасте, редкости или количестве инкрустированных драгоценных камней. Если речь шла о предмете религиозного характера, он становился бесценным. Люди обладали одной чертой: больше всего они ценили то, чего не видели.
Он подумал об Эрике, которая последнее время находилась в духовном поиске. Она не была одинока в нем. В последнее время то и дело можно было слышать о религиозных истериях и необъяснимых событиях, относящихся к религиозному миру: явление Марии, плач святых статуй, образ Иисуса на двери гаража. Была вывешена Туринская плащаница, и ее увидело рекордное количество людей, многие из которых клялись, что прежде глаза образа на плащанице были закрыты, а теперь открылись. В Великобритании была созвана армия, чтобы сдерживать людей, съехавшихся отовсюду к Стоунхенджу и разбивших у него палаточные лагеря, установивших дома на колесах и автофургоны в предвкушении катаклизма, который должен был принести с собой Новый год, наступающий через две недели. А какие строились планы! Вечеринки на океанском лайнере «Королева Елизавета Вторая» и на Космической игле в Сиэтле, чудовищные авторалли в Карлсбадских пещерах и Мачу Пичу, чартерные авиарейсы на юг Тихого океана, чтобы люди смогли пролететь между двумя островами, где проходит линия перемены дат, и таким образом получить возможность отпраздновать Новый год дважды. Безумство витало в воздухе, и Майлз получал от этого удовольствие, потому как на безумстве можно было заработать. Особенно на религиозном безумстве.
Однажды он даже развлекался мыслью о «похищении» мощей святого Петра из базилики в Риме, после чего он бы смог потребовать за них выкуп. Майлз с наслаждением размышлял о том, какую цену заплатила бы за их возвращение католическая церковь, самая богатая организация на Земле.
Майлз отпер шкаф, за стенками которого скрывался его последний трофей. Никто, в том числе и Эрика, не знал о том, что эта вещь находится у него, и мысль об этом наполняла его особой гордостью.
Около полуметра в длину, вырезанная из тополя фигурка была окрашена в призрачный белый цвет; в левой руке у нее находилось орлиное перо; еще одно было прикреплено к верхней части маски зловещего вида. Майлз с благоговением разглядывал фигурку: Сойял, Дух Кризиса; о ней говорили не иначе как о самой редкой и абсолютно бесценной игрушке индейцев. И вот она принадлежала ему.
– Это еще что такое? – спросил напарник Зика.
Зик ничего не ответил, лишь резко остановил автомобиль, взятый напрокат, у границы палаточного лагеря. Их взглядам открылся полный беспорядок, происходивший на месте раскопок.
Выпрыгнув из машины, двое американцев стали проталкиваться сквозь возбужденную толпу, собравшуюся вокруг каких-то ругающихся людей. Они заметили, что ругались преимущественно на арабском, Зик также различил в толпе нескольких неместных, и понял, что это члены бригады доктора Александер, и туристов, примчавшихся сюда из гостиниц, которые с ненасытным любопытством наблюдали за происходящим.
Зику удалось протиснуться между людей, и тут он увидел, как один араб, одетый на западный манер, куда-то тянул женщину, облаченную в черное покрывало бедуинов. Мужчина кричал на нее, а она пыталась вырваться, в то время как окружающие, преимущественно тоже арабы, смеялись и глумились над пленницей.
Зик попытался пробраться к противоположной стороне толпы, где находилась палатка Кэтрин Александер, но люди там стояли слишком близко друг к другу. Он злился, ведь у него совсем не было времени. В отеле на дверь своего номера он повесил табличку «Не беспокоить», чтобы быть уверенным, что тело Хангерфорда, лежащее в ванне, обнаружат не раньше следующего утра. Но он понимал, что эта табличка вовсе не является гарантией того, что сегодня в комнату никто не зайдет. Возможно, труп уже нашли.
– Что происходит? – спросил он одну женщину из зевак, видимо, американку.
– Это ее брат, – ответил девушка. – Обвиняет ее в том, что она опозорила семью.
Зик разглядел женщину-бедуинку, пытающуюся освободиться. Черные одежды полностью покрывали ее тело, словно тучи. Но, когда она в очередной раз стала извиваться, он заметил, что она беременна.
И тут на удивление собравшихся появился герой. Яростно проталкиваясь сквозь толпу, мужчина громко возражал против грубого обращения с женщиной. Поскольку на нем была рубашка священника с белым воротничком, половина толпы тут же перешла на сторону защитника, в то время как вторая половина явно осталась на прежней точке зрения.
– Это не ваше дело! – закричал оскорбленный брат священнику-американцу. И, чуя добрую перепалку, толпа разразилась аплодисментами.
Зик обвел толпу взглядом, пытаясь найти в ней доктора Александер, но свет от фонарей, развешанных вокруг лагеря, освещал лишь несколько лиц, остальные стояли в полной темноте. Зик посмотрел на палатку археолога: в ней горел свет, а внутри двигался силуэт.
Зик снова попытался протиснуться между людьми, и на этот раз ему удалось, поскольку толпа стала понемногу отходить от места раскопок, следуя за несчастной женщиной и ее братом. Зик тут же помчался по лагерю и добежал до палатки Кэтрин Александер как раз в тот момент, когда там оказался и его напарник. Засунув руки в карманы, где лежало оружие, они ворвались в палатку.
Хамфри Богарт обнял Эрику Хэйверз, пристально посмотрел ей в глаза и сказал:
– Париж всегда будет нашим. – И крепко поцеловал ее в губы.
Экран потемнел, и бордовый занавес с шелестом закрылся. Когда свет в его личном кинотеатре на тридцать зрителей снова загорелся, Майлз улыбнулся про себя. Это было потрясающе, еще лучше, чем он ожидал. И Эрика даже ничего не подозревала. Он с нетерпением ждал, как она отреагирует в рождественское утро.
Несмотря на то что Майлз работал над этим замыслом около года, увиденное на экране ошеломило его. Этот фильм представлял собой результат использования новейшего изобретения, компьютерной программы, которая позволяла рядовому кинолюбителю использовать самые последние технологии спецэффектов.