— Разве хищный не должен быть полезным для племени? — удивленно спросила я.
— Эти лозунги придумали узурпаторы типа Вермунда.
— Смотрю, ты не в его фан — клубе.
— Кто бы говорил! — парировал Глеб. — Так что он сделал? Переспал с тобой и выбросил?
— Ты хам, Измайлов, — беззлобно сказала я. Помолчала немного, а затем добавила: — Мы жили вместе больше года, и да, он меня бросил. Но это переживаемо. Прошло время, я оправилась. Встретила другого, забеременела. Думала, будет семья, все как у людей… Но появился Влад, опоил меня и убил ребенка. Вот так вот, Глеб. У каждого свои представления о предательстве.
Глеб прикрыл глаза, затянулся. Казалось, я шокировала его. Что ж, больше не возникнет желания глупо шутить — в последнее время мне было не до шуток.
— Извини, — сказал он серьезно. На меня не взглянул, словно испытывал стыд.
— Ничего. Только я атли. Разве такое возможно? Я имею в виду, разве он имел право так поступать?
— Он убил потенциального члена племени. Это пригодилось бы на совете, но я не посмел бы воспользоваться твоим горем, Полина.
— Разве мы не должны использовать все, что у нас есть? — безразлично спросила я.
Когда я стала такой циничной? Когда превратилась в холодную стерву, планирующую месть?
Глеб пожал плечами.
— Вермунд бы использовал. Но разве этим мы не превратим себя в его подобие? — Он немного помолчал. — У меня всегда были вторые роли, Полина. Это научило, что иногда достаточно изменить сценарий. Но как бы ты его не менял, кровь бастарда не станет чище.
— Кровь бастарда? — удивилась я.
— А Филипп разве не говорил? Во мне течет кровь Вермундов, будь они прокляты!
— Ты — родственник Влада?
— Его брат по отцу. Прикольно, да?
Я хотела еще что‑то спросить, но не успела.
Затылок полыхнул болью — резкой, оглушающей. Боль заполонила мозг, отдалась в голове нестерпимой пульсацией. Я застонала, присела на корточки, прижала пальцы к вискам.
А потом увидела.
Небольшая комната освещена единственной лампой, одиноко торчащей из старой, облупившейся люстры. Обои на стенах затертые, кое — где содранные и пожелтевшие от времени. К одной из стен — у которой стоит односпальная кровать — прибит ковер. К нему жмется миниатюрная брюнетка, на ее заплаканном лице серой тенью отражается страх.
Секунда — и я понимаю, чего она боится. Рядом с девушкой, а точнее, нависая над ней, стоит мужчина, и в ту секунду, когда я готова окликнуть его, закричать, резко бьет. Звук удара отдает отчаянием и безнадежностью.
Мерзко. Так мерзко! Я понимаю, что ничего не могу сделать, но все равно кричу:
— Не трогай! Не смей ее трогать!
Девушка оборачивается, и я могу различить большую ссадину на ее скуле. Завтра на этом месте расцветет огромный синяк, глаз заплывет, изуродует лицо. Брюнетка что‑то говорит, наверное, умоляет его остановиться. Я вижу ее страх, почти панику. Во мне поднимается ярость, растет, достигает апогея.
Я вновь кричу, но теперь не слышу своих слов. Проваливаюсь в темноту, падаю, лечу…
— Нет — нет, убирайся! Не трогай ее!
Я тяжело дышала, поджимая колени и обнимая их руками. Все еще не могла прийти в себя и понять, где нахожусь. Постепенно мир собирался в знакомую картинку, а пятно перед глазами превращалось во встревоженное лицо Глеба.
— Эй, ты чего? — испуганно спросил он, помогая подняться. Голова взорвалась болью. Любое движение лишь усиливало ее.
— Отойди, Глеб. — Филипп возник из ниоткуда, подхватил меня на руки, отнес в спальню. — Полежи, я принесу таблетку.
— Постой! — Я схватила его за рукав, тут же поморщившись от боли. — Я видела девушку, думаю, она… атли.
— Знаю, — спокойно ответил Филипп. — Расскажешь все, когда станет лучше.
— Да ладно! — воскликнул Глеб громче, чем мне бы того хотелось. Каждый лишний звук причинял дискомфорт, приходилось жмуриться и замирать. — Пророчица? Серьезно?
— Ты сам видел, — ответил Филипп, и они вышли.
Они шептались, но мне было все слышно. Головная боль постепенно утихала, в мыслях прояснялось, и возвращалась способность соображать.
— Это нехорошо, и может сыграть не в нашу пользу, — встревоженно говорил Филипп.
— Я не верю в эти бредни! Ты знаешь, что он с ней сделал? Вермунд убил ее ребенка — потенциального атли. Это преступление, разве нет? И он знает, что мы не будем использовать это на совете. Не посмеем заставить ее пережить это снова. Думаешь, она посмотрит на него, как на мужчину после этого?