Неужели я, и правда, сегодня увижу ясновидца? Настоящего, как в легенде. Почему‑то мысль об этом не принесла удовлетворения — хотя и было любопытно, внутри разрасталась тревога. Что‑то подсказывало: слово «охота» не означает, что мы будем брать у него интервью.
Впрочем, Влада я тоже не видела, так что немного успокоилась. Может, он и забыл вовсе.
После душа почувствовала себя лучше. Переоделась, пообедала, убралась немного. Позволила себе расслабиться, прибавить звук в плейере и хаотично двигаться по комнате, стараясь попасть в такт мелодии. Закрыла глаза, выбросила все из головы, подчиняясь ритму придуманного танца, пока, наконец, меня не вырвали из построенного мной спокойствия прикосновением к плечу.
Я вздрогнула, повернулась — на меня в упор смотрел Влад и улыбался.
Черт, ну, что за напасть, а? И почему я дверь не закрыла, дуреха? Я буквально чувствовала, как лицо заливается краской смущения. Наверное, я выглядела жутко комично со своими этими танцами с бубном. Вытащив наушники, посмотрела на Влада с укором.
— У тебя есть потенциал танцовщицы, — иронично заметил он. Еще и издевается!
— Вообще‑то стучаться надо! — осадила я его, но он, похоже, не смутился ни капли.
— Вообще‑то я стучал, но эти штуки, — он взял одну таблетку наушников, — наверное, мешали тебе услышать.
Крыть было нечем, потому я промолчала. Влад резко посерьезнел, отметая прочь мое позорное выступление, и спросил:
— Как Глеб?
Говорить с ним о Глебе не хотелось ввиду того, что произошло накануне ночью. Я вообще с трудом представляла, как Влад отреагирует, если узнает. По сути, мы друг другу никто, но его эти постоянные ревнивые взгляды, а еще намеки… Нет, не хочу об этом думать! Зарекалась ведь, а все туда же.
— Нормально, — ответила я, но тут же спохватилась: — Насколько вообще может нормально себя чувствовать тот, кто потерял маму.
— Тебе понравилось в Ельце?
Взгляд пытливый и внимательный, словно Влад пытался выловить в мимике скрытую правду. Я приказала себе успокоиться. Во — первых, это не его дело. Во — вторых, страхи — обычное самовнушение, а интересуется он, скорее всего, просто чтобы поддержать разговор.
Я кивнула.
— У Ольги красивый дом. Большой и уютный.
Мне показалось, он хотел еще что‑то сказать, но одумался. Кивнул.
— Хорошо. Ты готова?
Ах, да, охота… В желудке предательски заныло, конечности обдало холодом.
— А надо было готовиться?
Влад улыбнулся.
— Бери куртку.
В парке — том самом, через который я ходила с работы на остановку — было безлюдно. Конечно, кому еще в голову придет шастать по такой холодине и искать тут романтики? Не лето, все‑таки.
Влад целенаправленно шел вглубь, туда, где оканчивалась аллея и начинались заросли кустарника. Я едва поспевала за его размашистым шагом, стараясь не поскользнуться и не шлепнуться в грязный снег. Он будто и не замечал, словно его манило что‑то в темных закоулках парка, в одной из заплетенных диким виноградом беседок, что в объятиях зимы потеряли летнее очарование.
Когда мы почти подошли, Влад резко развернулся и приставил указательный палец к губам. Я кивнула, все еще не понимая, к чему вся эта таинственность, а потом услышала голоса. Говорили, вернее, шептались двое — парень и девушка. В одной из беседок, скрытые темнотой и пустынностью парка.
— Ты уверен? — В голосе девушки явно доминировал испуг.
— Абсолютно. И я ушел, представляешь!
— Лёня, мне кажется, нам лучше пока не выходить в город. Ты говорил с Алексеем Степановичем об этом? Что он сказал?
— Да брось, Танька! — немного резко ответил этот самый Лёня. — Он слабенький, наверное, был. Уже два дня прошло, а не выследил.
От их перепалки отвлекло прикосновение — Влад нашел мою руку и переплел наши пальцы. Такой интимный жест, что я невольно вздрогнула, но возразить не успела — через секунду он уже тянул меня туда, внутрь беседки, к этим двоим.
— Танька, ты такая красивая! — Казалось, Лёня уже не думал о том, о чем они говорили только что. — Хочу тебя давно!
— Совсем сдурел! Холодно, — рассмеялась девушка. Страх из голоса ушел, испарился, уступив место жеманному кокетству.
— Действительно, постыдился бы, что ли, — громко сказал Влад, входя внутрь. — А то еще простудится подружка.
Оба они — Таня и Лёня, жавшиеся друг к дружке на пестрой сине — желтой лавочке — застыли на месте. Девушка — молоденькая совсем, моя ровесница, с огромными темными глазами, в черной шапке набекрень — резко побледнела, это было заметно даже в слабом свете парковых фонарей, а Лёня смотрел прямо на Влада, не отрываясь, и показалось, это была не первая их встреча.