Хм. Странно. Никогда Ждан не звал меня так. Значит, случилось что-то серьезное за время, можно сказать, моего отсутствия.
- Успею. Кто?
- Багро. Зависть и алчность. Ждан мой порассказал все, повинившись, что не придавал значения его оговоркам. Иуда этот как рассуждал? Ты сгинешь и вот она – ватага. При деньгах и при оружии всяк боярином будет. Успокоился Каин навеки. Тута недалече в озерце рыб кормит. Ждан его утихомирил. Все кается – отцу Федору исповедуется. Артельщикам мы приплатили за гостеприимство – остались не в накладе. Я порешал пока никуда не трогаться.
- Не дождетесь.
- Шутишь. Значит будешь жить. Есть не хочется?
- А ты прав. Что-нибудь солененького и дичины бы ломоть.
- Слава те, господи, - Ждан размашисто перекрестился на иконы. – Зови тетку Агафью,-сказал он Гавро. Тот посмотрел на меня и после кивка пулей вылетел на улицу.
- А женка твоя как бешеная, никого к тебе не подпускала, покуда мы с христопродавцем не разобрались. Ночами не спала. С парнишкой стражей менялась. Маленький, а храбрый. Хороший воин растет. Ну, отдыхай. Вижу опять потом пробило –устал.
И опять горечь едкого питья на губах и болезненная сонливость. Теперь череда дней перестала выпадать из памяти.
- Молодец какой. Выкарабкался таки. Уберег Господь милостивец. Вроде не наш, а православный,- приговаривала склонившаяся надо мной тетка, закутанная в черное.
- И девка твоя чернушка тоже пришлая. Ох, как глазищами сверкает, что собака цепная. И где ты такую нашел? Вот ведь встретились два перекати-поля без роду, без племени. Один другого чуднее. Тело-то какое у тебя нежное, диву даюсь. Не зря девка сохнет. Видно, что ты не от черной сохи, да и не от меча родительского. Никак проснулся? Ты уж прости старую за ворчбу.
Наконец удалось продышаться. Хоть спертым и вонючим воздухом, но все же. Это даже не муниципальная больничка с серым бельём , а хуже, много хуже. Как же Асия со мной таким кабаном управлялась? Правда килограмм пять куда-то убежали.
Что-то я расслабился – доверчив стал, мягкотел – вот и заполучил. Но мои-то каковы? В груди шевельнулось тепло. Ждан, как всегда, на высоте. Алешку вообще воспринимаю как сына. А Асия? Среди своих чувств прорезалась нежность, казалось надежно зарытая и забытая на веки вечные.
Покрасневшие глаза, темные круги под глазами , впавшие щеки говорили о том, как нелегко ей пришлось. И настроена по-боевому - взгляд твердый, губы поджаты. Вот она заметила, что я её рассматриваю и словно солнышко заглянуло в нашую унылую хибару -
лицо её озарилось такой милой и кроткой улыбкой, что мое сердце по-щенячьи завиляло хвостиком.
- Надо есть, - она показала на снедь.- Ступай, - она властно махнула рукой и травница черным облачком выплыла в сени. Непроста, ох непроста красавица. Порода так и прет.
Я попросил аптечку, наладил систему и недрогнувшей рукой всадил иглу в вену – надо было чистить кровь от отравы. Раствора хватало еще на пару дней. Теперь посмотрим симптомы – что это было? «Талмуд» давал однозначный ответ – отравление мышьяком – местная классика. Именно под эту классику был захвачен запас «Унитиола», который я успел вколоть в первый час после отравления. И похоже, Багро травил меня не в первый раз, но организм человека из другого века, ежедневно отравляемый у себя всеми известными способами, стойко боролся, пока разбойник не подсунул лошадиную дозу. Иначе откуда взяться покраснению кожи под мышками, вокруг сосков и прочих интересных местах.
- Зови Ждана.
Я встречал своего помощника уже сидя, даже без подпорок. Ждан взбодрился.
- А ништо. Ништо, господин капитан. Еще помахаем топоришком.
- Полусотник Кропотов. Принимаешь командование отрядом. Командуй сбор. Завтра трогаемся на Псков.
- А Ладога?
- Забудь. Меня повезешь на повозке. Там встанем на зимние квартиры. Как люди?
- Ждут и надеются. Все здоровы.
- Ну, с богом. Пришли отца Федора и Алешку.
Отец Федор, опасливо косясь на Асию, вошел и присел на краешек постели. Алешка же, не стыдясь посторонних, подлетел ко мне с улыбкой от уха до уха. Я обнял его, понимая, что сейчас для него это самое важное.
- Будем жить, Алексей. Присмотри за Ромео и Линдой – пока я не в седле. Как брат?
- Молчит.
- Как же ему не молчать? - вмешался расстрига, - коли он слышал, как вы с втораком Жданом предателя пытали. Ты всяко повидал, а он еще отрок малый – крови не видел.
- Осуждаешь? – спросил я.
- Нет греха большего, чем измена клятве на кресте,- набычился отец Федор.
- Значит одобряешь?
- И не одобряю. Душа разбойная и так уже осквернена была.
- Что скажешь о случившемся?
- Преданы тебе людишки и сам не пойму, отчего? Стало быть, есть в тебе искра божия. С другой стороны, ты не обижайся, Олег Михайлович, все же ты схизматик. В сердце бога не допускаешь. Что магометанин, что иудей – все для тебя равны. Как мочно так православному? И к иерархам относишься непочтительно.
- А за что их уважать?- не выдержал я. – За то, что алчны не в меру и друг дружку подсиживают. За десятину, обирающую народ. За невежество дикое и беспощадное. За сокрушение древней веры славянской. За насаждаемое рабство?
- Хулительны слова твои и еретичны,- покачал головой расстрига.
- Ага. Как в карман ваш полезешь, да к знаниям, что вы считаете сродни товару, так на костер и потащите.
- Обидно и справедливо,- неожиданно заключил бывший иерей. – Но лично мне обидно, что не доверяешь ты мне. Не подпускаешь даже близко к знаниям , данными тебе то ли богом, то ли нечистым. Нехорошо сие. Надо бы тебе выбрать. Однако с обидой уйду от тебя, ибо Господь наш ни одну встречу не назначает напрасно.
- Согласен. Быть по сему. А пока вернемся к нашим делам. Мыслю я, что вернуть тебя на сан невозможно. Если бы расстригли за пьянство, что вряд ли – это одно, а вот за астрономическую ересь – совсем другое.
- Что за слово греческое? Не о звездных ли законах?
- Оно самое. Пока скажу совершенно точно. Наша Земля вращается вокруг Солнца и оборот её составляет 365 дней. Она – третья планета от светила. Вокруг нее вращается Луна и временами попадает между нами и Солнцем.
- Постой, боярин, постой. Это что же выходит? Выходит, что ущербная луна есть светило, затеняющееся нами?
- Умница. Подумай на досуге об этом. Потом поговорим. Ободри павших духом, особенно отроков, заставь поверить их, что от их ума и отваги во многом зависит наше дело и наши начинания. Благослови. Прости – устал.
Следующим днем мы уже двигались по тракту от Великих Лук на Псков. Наши лодьи остались на волоковом пути на Ловати под присмотром артельщиков. На шести купленных повозках, запряженных своими лошадями, в составе небольшого купеческого каравана, шедшего на Ревель, наш коллектив из девяти человек расположился в хвосте колонны. Под ногами почавкивала грязь, прихватываемая крепким утренним морозцем, продувал сыроватый ветерок с запада – чувствовалось, что мы идем к морю. Ждан сидел у меня на телеге, где в куче сена и тулупов был упрятан я. Мы планировали расположится в Пскове надолго. Три года назад пришлось побывать здесь с одним различием. Мы были в нем в 1408 году, а сейчас шел 1406-й.
- В прошлом году мор в городе был, повымер народ. Князем-наместником там Даниил Александрович, сын Александра Васильевича Брянского. – докладывал Ждан. - В Окольном городе запустело, там и усадьбу прикупить надо.
Глава пятая
Князь-наместник Псковский, князь Порховский сидел у окна на разлапистом стульце, раздраженно барабаня пальцами по его шлифованной ручке и слушал доклад воеводы .Мысли витали отвлеченно и не раз князь переспрашивал своего помощника. Как же не досадовать, коли в уделе опять разорение? Разорена Коложа и Воронич, проклятые литвины разграбили волости под Островом и Котельном. Опять же моровая язва, занесенная с запада, повыкосила людишек. Вымерли целые кварталы. Хорошо одно, что с разоренных земель тянутся смерды и оседают в городе. Подумалось: « Надо бы послабление им изделать, скажем на два года, пока не обустроятся».