Опять отвлекся.
- Что там про огневой бой, Любята?
Воевода терпеливо повторил последнюю фразу.
- И пришед неведомо откуда немецкий капитан-воевода со товарищи числом малым и выкупил усадьбу на берегу Псковы, что в Окольном городе. И, по слухам, измыслил заняться выделкой рушниц, да гаковниц да иных орудий огненного боя и уже подал челобитную на выделение пустырей на «черной земле» за стеной на той же реке. И уплачены им подати без стенаний и жалоб.
- Ну, немец и немец, мало ли их у нас.
- Так этот церкви в дар передал деньги немалые. Сам же стоял на службе в церкви Святых Первоверховных Петра и Павла.
- Как стоял? Он же католик.
- То – то и оно что православный. Именем Олег , прозвищем иноземным Дискрет.
- Любопытно. Ты с ним не говорил по поводу выделки оружия?
- Я разумел – рано еще. Болен он тяжко. Ходит, опираясь на клюку. Поговаривают, что травили его недруги.
- Ты вот что , Любята, призови-ка его ко мне. Да с вежеством обращайся, знаю я тебя. Жалоба на жалобе . Ступай уж.
Всей командой мы осели в славном городе Пскове. Чем он был по-настоящему любопытен, так это формой государственного устройства - в нем была республика. И в то же время судьей здесь был князь-наместник, назначаемый Москвой. И буржуазия в лице купеческого сословия здесь играла значительно большую роль, чем в Новгороде. И еще – эта область была пограничной и войны здесь шли фактически без перерыва. Псков был выбран мной по одной причине – после отравления я чувствовал себя настолько плохо, что об организации ЧОПа можно было не заикаться, а вот заняться производством оружия было вполне по силам. Учитывая , что город был по существу перевалочной торговой базой , можно было не ломать голову над поисками сырья. С учетом изменения рода занятий роли в нашем коллективе перераспределились . За Алешкой - втораком и Артемкой закреплялись снабжение, учет и контроль за ресурсами, за Алешкой – перваком – сбор сведений, за Жданом - втораком – моя личная охрана, а вот Ждан-старший должен был возглавить наши вооруженные силы. А пока выкупленная усадьба приводилась в надлежащий вид, то есть проходила капитальную дезинфекцию вкупе с дератизацией и дезинсекцией. Иными словами, в помещениях уничтожалось все нежелательное живое, приведшее к смерти от чумы бывших хозяев.
- Побирушек на подворье не пускать, руки мыть, на улице рты заматывать тканью. Кто заболеет, похороню за кладбищенской оградой без отпевания,- пригрозил я команде. А специальными мероприятиями по недопущению заразы занялась Асия. У неё не забалуешь! Под её же руку были отданы люди на обслуге дома и конюшни и набралось их за десяток. В первые же дни была набрана охрана в основном из старых служилых и инвалидов и теперь в усадьбу просто так было не попасть. К работе они приступили через неделю, пока не была сшита униформа, понятное дело адаптированная под местные реалии. Мне совсем не хотелось, чтобы люди носили чумных блох с улицы – были предусмотрены и раздевалки. В одном из крыльев поместья бригада плотников спешно колотила прообраз душевых кабин. В другом крыле трудилась другая бригада – на этот раз портных. Вот эта команда выпила из меня крови больше других и были причины.
Сама одежда этого времени была, мягко говоря, замысловатой и удивительно пестрой. Близость к Западу наложила своеобразный отпечаток на гардеробы местных жителей, а еще более – на жительниц, создавая иной раз эклектичные творения. Весь мой отряд после перехода начал испытывать затруднения в силу отсутствия нужной, гражданской формы одежды. Теперь со всех снимались мерки, запрашивались вкусы и я был в растерянности, имея отдаленное представление как о верхней, так и нижней одежде. Что тут говорить про обувь? Пришлось давать срочный заказ сапожникам. А одежда для Асии? Ждан договорился с женой нашего управляющего поместьем и проблема потихоньку рассосалась. А что ей не рассосаться, если деньги у нас были. Я еще и не подступался к своему НЗ из ювелирного золота моего времени.
Наш расстрига терпеливо оформлял имущественные права, заключал договоры, запрашивал деньги у нашего казначея – Артемки, заводил нужные связи, делал нужные подношения – всё, как у нас. Через пару дней он уже свел дружбу с подъячим самого наместника. После сеанса дружбы подъячего унесли домой половые, а отец Федор мужественно пришел на своих двоих. Вечером он жаловался на полный беспорядок в церковных делах псковской епархии:
- Попы церковного устава не знают, паству окормляют без книг богослужебных, употребляют латинское миро, вдовые иереи женятся во второй раз и продолжают священствовать – грешно, зело грешно. А миряне вмешиваются в дела духовные – негоже так-то.
Неожиданно прискакавший десятник потребовал, чтобы я явился на светлые очи князя.
Вздохнув, я крикнул Ждана, оделся по чину, загрузился в коляску и двинул в Псковской Кром. Ездить верхом мне было еще тяжело, пришлось завести свой выезд. Стража несла службу бдительно – останавливали в двух местах. Поднявшись по ступенькам в сопровождении оруженосца, придерживая на бедре легкую шпагу, я вошел в старинное сводчатое помещение, одним своим видом вызывавшим уважение. За столом совершенно по-европейски сидел в полукресле князь – наместник. У окна притулился священнник, а сбоку восседал кто-то из военных, вероятней всего воевода. Я поздоровался, соблюдая все тонкости нужного протокола. После наложения на себя крестного знамения по православному чину выражение лица попа смягчилось, а уж когда я подошел за благословением – он и вовсе повеселел. Сесть мне не предлагали, обозначив официальность приема.
- Кто таков? Из чьих людей?
- Олег, сын Михайлов, прозвищем Дискрет. Малым дитем угнан в полон с засечной полосы. Продан в Дженоа, попал в Швейцарию, где воспитывался в воинской семье под местечком Гармиш-Партенкирхен. Учился в Милане огненному бою и выделке зелья.
Вояки заинтересованно переглянулись.
- Воевал на Корсике и Сицилии в черной пехоте. Дослужился до капитана бандерии. Командовал батареей бомбард в Монферрате. По кондотте прибыл на службу в Великий Новгород, но не сошлись в цене. Будучи отравлен недругами, нахожусь на излечении.
- Хорошо говоришь и почти понятно,- похвалил меня князь.- А почему православный?
- В разных кантонах разная вера. У нас был поп. И потом католические иерархи совсем от господа отошли, собачатся, как нищие на паперти.
Поп поморщился, а князь с воеводой заржали, ухватившись за животы.
- Истинно по-солдатски. Так их, еретиков. Надолго ли к нам?
- Навсегда. Хочу науку оружейников гишпанских и немецких превзнесть в отечество свое. Да и иные умения имеются.
- Значит, не убоялся моровой язвы? Молодец. Оружейники нам нужны. Подвыбила болесть умельцев. Отравителей покарал ли?
- Так точно, милорд.
- Я всего князь.
- По европейски – герцог. Значит милорд.
- Лечись. Есть ли просьбы какие?
- Выкупил я в Смоленске княжну черкесскую. Надо бы её окрестить, а крестными родителями слуг своих не вижу – невместно.
- Отец Филипп, поможем хорошему человеку?
- Как же. Богоугоден, хотя и горделив. Будут у княжны достойные родители, сам прослежу. Грамотен ли?
- Говорю на трех языках, пишу на двух.
- Толково. Жди на подворье вестника.
Нас перебил князь:
- Теперь потолкуем о забавах огненных. Что ты там говорил о бомбардах?
После встречи князь-наместник вопросил своих ближников:
- Что скажешь, Любята?
- Воин это. На щеке след от рыцарского копья. На руках мозоли от секиры. Шпажка только для виду. На сапогах вмятины от тяжелых шпор, что в кованой коннице используют. Смел, решителен, привык повелевать людьми. Делу огненному горазд, эдакие секреты вывалил.