Одна стена была полностью отведена под плющ, очень густо и цепко покрывший, обвивший ее.
Другая — под разные умные книги, которые он в разное время притащил из дому и забыл отнести назад. А теперь думал: может, и не стоит. Солидности больше. Вблизи их он чувствовал себя великим чернокнижником, магом.
Плющ на стену повесила его секретарша, маниакально любившая цветы. Ему это не нравилось, но он не мог найти причины, по которой он бы имел право запретить ей делать это.
И вся скромная приемная была обсажена цветами. Секретарша выглядела смотрительницей маленького ботанического сада, сидящей в цветах. Посетителям, у которых была аллергия на цветы, приходилось ждать в коридоре.
Секретарша, эта пожилая восторженная дура, цветоманка, красящая колечки своих волос голубым, опять, разумеется, принесла ему холодный кофе (день в офисе он тоже начинал с кофе, по тем же причинам). Она — очень старый кадр, теперь он держал ее скорее из милости. Она заботлива, но настолько идиотка, что ничего не может сделать толком. А ему все не хватало духу ее уволить. И он уже смирился с тем, что такая секретарша будет у него до конца дней (или его дней, или ее). Она была единственным сотрудником, перед которым он терялся. Еще она любила птиц, хорошо еще, что клеток с канарейками и попугаями сюда не нанесла.
Сел, ощутил легкую сладкую жуть. Сразу же забарабанил пальцами по стеклу стола. Стол, покрытый прямоугольным листом толстого стекла, был пуст; кроме компьютерного монитора с клавиатурой, там абсолютно ничего не было. Телефон ему был нужен постоянно, но он ненавидел телефоны, и секретарше все время приходилось таскать их к нему. Бумаги — в ящике стола, самые важные, чтоб не погибли ненароком в секретаршином бардаке. Да есть люди и посолиднее, чем секретарша, занимающиеся бумагооборотом.
Нет, все-таки не совсем пустой стол. Еще чистая, абрикосово-желтая пепельница.
Он слышал, как секретарша напевно бормочет себе под нос (дурацкая привычка!). Что-то такое: скоро придет весна-красна. Сосулечки на головку будут падать…
Некоторое время он с интересом слушал ее. Даже пальцы застыли в молчании на столе.
К сожалению, кроме кофе секретарша принесла еще и бумаги.
Так, приступим.
Вот, пожалуйста. Очень интересная бумажка: по ней выходило, что пророческая контора «Мухомор» более не будет считаться принадлежащей к Культурному Достоянию Страны.
Это значило многое. Ну, например: не будет больше льгот по аренде.
Неожиданностью для него это не было. Откладывать не будем. Он набрал номер одного из дружественных «Мухомору» депутатов, того, кто как раз там по этим делам. Депутата не было. Набрал другой — и там не было.
Не иначе прячется уже, засранец. Конечно — влезть-то в депутаты влез, а теперь хочет слинять — двусмысленная репутация «мухоморного» ему ни к чему, завести респектабельное брюшко хочет.
Немного прикинув, он набрал третий номер. Поначалу там была тишина, — хотя ему показалось, что он угадывает в этой тишине какую-то мерзкую, срамную возню, — и сухой голос депутата возник в трубке.
Он изложил депутату суть дела. Да-да, сказал депутат, конечно, я в курсе. Да-да, конечно, понимаю: проблема. Безусловно, так этого оставлять нельзя.
Все бы и хорошо, но уж как-то отстраненно, холодновато держался депутат, как будто к нему все это имело мало отношения. Даже с какой-то официалинкой в голосе.
Ему это не понравилось.
Ну нет, сученыш, от меня так просто не сбежишь. Хвост-то у меня в пальцах останется. И новый не вырастет — не ящерица.
Разумеется, все это он только подумал. А вслух — тоже отчасти официально — напомнил депутату о ряде немаловажных обстоятельств, предлагая тому их тоже включить в рассмотрение. И правильно сделал. Голос депутата, после некоторого раздумья, длившегося несколько секунд, взбодрился, посвежел. С полным уже энтузиазмом депутат сказал, что выяснит расклад, прозвонит, как там и что. Сделает все, что в его силах.
Не сомневался в этом, сказал он тоже оттаявшим голосом, отзвоните, пожалуйста, непосредственно мне. Если меня не застанете, — то моему вице, вы его знаете. Ага… До встречи… Спасибо, не за что… Вам тоже огромное… Счастливо… Да-да… Обязательно… Счастливо…
Расстались весьма довольные друг другом.
Вздохнув, он закурил. С этим пока разобрались.
НЕПЕРЕДАВАЕМЫЙ АРОМАТ НАШИХ ПРОПОВЕДЕЙ ЗАСТАВИТ ВАС ОДУРЕТЬ ТАК, КАК ВЫ НЕ ОДУРЕЕТЕ НИГДЕ.
Это была новая реклама, которую он должен был одобрить. Он не одобрил. Ни выдумки, ни остроумия, ничего. Голый смысл, хотя и правильный: одурение социально приемлемым образом — цель практически любой религии и философии. Откровенная халтура. Нет, ребята, так мы не договаривались. Да и не надо так обнажать смысл — мы, мол, охмурялы. Потоньше надо.