Но мнение Палена и выводы его комиссии так и остались гласом вопиющего в пустыне. Ни рекомендации комиссии Палена, ни многие другие попытки того же рода не смогли ничего изменить. Действие особого уложения, дискриминация, да и откровенное беззаконие — вот с чем пришлось и впредь сталкиваться большинству российских евреев. На взгляд неграмотных народных масс и даже значительной части образованной публики, еврей как был, так и остался жидом — презираемым и осмеиваемым инородцем; жуликом, бездельником, трутнем; закоренелым врагом единственно истинной веры. И хотя формированию этого негативного образа отчасти и вынужденно способствовали сами евреи, нравы и обычаи которых резко отличались от жизни коренного населения страны, особенно пагубную роль сыграли антисемитские памфлеты и фельетоны, широко публиковавшиеся в националистической прессе.
Резкий конец сравнительно либеральной российской политике по отношению к собственному еврейству был положен уже в 1881 году, когда в Санкт-Петербурге при взрыве бомбы был убит террористами Александр II — царь-реформатор, нововведения которого хотя бы отчасти обернулись благом и для российских евреев. Националистическая пресса, да и реакционно-консервативные круги в целом, тут же распустили слух, согласно которому царь-реформатор пал жертвой зловещего союза между евреями и анархистами. И этот слух породил волну слепой ненависти к евреям, прокатившуюся по всей России и затронувшую прежде всего городские низы и представителей мелкой буржуазии. Экономическая депрессия, массовое обнищание, даже голод, — всё это в 1881—1884 годах привело к массовым выступлениям против евреев по всей царской России. Резко возросло число погромов. В это лихолетье и непосредственно вслед за ним евреи начали в массовом порядке покидать Россию, устремляясь в Западную Европу, а то и в Америку. Так, например, в “урожайном” на погромы 1903 году Россию покинули, прихватив с собой главным образом скудные пожитки, сорок восемь тысяч евреев. Бежали они куда глаза глядят, пребывая, однако же, в уверенности, что нигде им не будет житься хуже и горше, чем в России. Тут уж и российское правительство почувствовало себя обязанным как-то отреагировать на происходящее, но проделало оно это в своей всегдашней манере. Оно ужесточило и без того проникнутое духом ненависти к евреям особое уложение и дополнило его так называемыми “временными директивами”, ограничивающими свободу передвижения для евреев сильнее, чем когда бы то ни было ранее; оно ввело положения, сводящие и без того жалкие гражданские права, которыми были наделены в России евреи, к откровенно издевательскому минимуму. Особо отвратительным проявлением антисемитской истерии, охватившей в ту пору общество, были процессы по так называемым “ритуальным убийствам” — процессы, в ходе которых евреев обвиняли в том, будто они умерщвляют христианских младенцев, с тем чтобы использовать их кровь для приготовления праздничной (на Песах) мацы. Эти россказни и легенды черни, гулявшие из уст в уста уже не одно десятилетие, стали теперь предметом юридического исследования в суде!
На западе и юго-западе Российской империи, от Вильны и аннексированной Варшавы до самой Одессы, по градам и весям проходили целые полчища, грабящие и поджигающие дома и в ходе кровавой оргии лишающие жизни каждого, кто имел несчастье обладать кривым и длинным носом или носить кафтан. А что касается вмешательства царской бюрократии и полиции, оно повсюду оказывалось притворным или, самое меньшее, запоздалым.
Может показаться чуть ли не чудом, что, несмотря на погромы, питаемые кровавыми наветами, и строжайшую государственную дискриминацию, по сути дела создавшую в черте оседлости еще одну, внутреннюю, зону запретов и ограничений и лишившую евреев, наряду с прочим, права на свободный выбор профессии и на получение образования, несмотря на фактическую политику выдавливания из России, в обеих столицах, в губернских и уездных городах гигантской страны по-прежнему проживали миллионы евреев, часть которых все еще стремилась ассимилироваться в среде коренного населения, тогда как другая часть — и существенно большая — безропотно терпела лишения, тешась надеждой на то, что маятник может когда-нибудь качнуться и в другую сторону, что где-нибудь появится наконец долгожданный мессия, избавит их от страданий и поведет за собою на землю обетованную, в священную страну Сион.
И все же (или, может быть, как раз поэтому) в среде российских евреев зародилось движение, в лидеры которого выбились предтечи сионизма — Перец Смоленский, Моше Лейб Лилиенблюм, Ахад Хаам и некоторые другие, — и люди внимали им с определенной заинтересованностью. Они не забывали о традиционных требованиях российских евреев — таких как достижение равноправия и полноценное участие в культурной и хозяйственной жизни (пусть и подходили к ним со своих, зачастую весьма противоречивых, позиций), — но этим не ограничивались, начав работу по просвещению еврейства, по формированию и осознанию национальной идентичности, выводя последнюю из общееврейской изоляции, отчасти вынужденной, отчасти избранной добровольно, с оглядкой на религиозные традиции.