Для сотрудников российского консульства в Вене, выдавших визу Герцлю, этот проситель едва ли мог оставаться человеком неизвестным. Возможно, ему довелось разок столкнуться в одном из венских салонов с самим генеральным консулом и перекинуться с ним парой слов. В любом случае его знали, самое меньшее, понаслышке. И, разумеется, еще перед тем, как Герцль переступил порог консульства, здесь было получено письмо из петербургского Министерства внутренних дел, равно как и другое — из иностранного отдела Департамента полиции, — в которых консульство информировали о планах вождя сионистов посетить Россию и предписывали не чинить ему в этом отношении никаких препятствий. Можно с большой долей уверенности предположить, что в тот самый миг, когда Герцль в сопровождении доктора Кацнельсона вошел в поезд на венском вокзале Франца-Иосифа, телеграмма о его выезде уже лежала на министерском столе в Петербурге, тогда как в полицейские департаменты Варшавы и Вильны полетел приказ разогнать сионистские сходки на вокзалах обоих городов, буде таковые окажутся предприняты.
“От самой границы, где наш багаж самым тщательным образом досмотрели, мчимся по безлюдным и унылым местам, как будто уже попали в приполярную тундру.
Товарищам по движению ничего не сообщили о моей поездке. Но кое-какие сведения, вероятно, все-таки просочились, и люди встречали меня в Варшаве и Вильне.
Дела у них так плохи, что я в своей малости кажусь им чуть ли не мессией.
Кацнельсон, мой добрый спутник, всю дорогу пичкает меня нравоучительными рассказами.
В поездке мы разыграли на карманных шахматах “бессмертную" партию Андерсен—Кизерицкий. И я сказал Кацнельсону, что и собственную партию собираюсь провести хорошо. “Проведите ее так, чтобы она стала бессмертной”, — заметил он. “Разумеется, ответил я, вот только ни ладей, ни ферзя жертвовать не стану”. Тем самым я косвенно опроверг его подозрения в том, что мой приезд может в каком-то смысле осложнить жизнь русских евреев”.
Это строчки из дневника Герцля, написанные в первый же вечер по прибытии в Петербург.
Санкт-Петербург. Варшавский вокзал. На перроне и в зале ожидания всегдашняя привокзальная суета. Шум, носильщики с коробами и баулами, встречающие и провожающие. Небольшая компания петербургских сионистов.
Добро пожаловать!
На заднем плане белокурая дама бальзаковского возраста, неброско одетая. С напускным равнодушием жует бутерброд, только что купленный у будочника в дальнем конце перрона. Дама украдкой раскрывает сумочку, в которой лежит маленький фотоальбом, и, не извлекая его наружу, всматривается в фотографию Герцля, сделанную еще в Вене. Явно удовлетворившись увиденным, закрывает сумочку.
Вот кто, помимо сионистов, встречает Герцля. Хотя ни они, ни он об этом, похоже, даже не догадываются.
Уже пять лет в петербургском Департаменте полиции существует особый отдел, созданный директором Департамента Сволянским, — “по борьбе с вражеской агитацией и пропагандой”, как это называется на бюрократическом жаргоне. Отдел располагает разветвленной сетью шпиков и сексотов, оперирующих в обеих столицах и во всех крупных городах России. При подборе персонала для так называемого открытого наблюдения в сотрудники вербовали и женщин, причем с охотой, потому что им, на взгляд руководства, легче было не выдать себя в толпе заговорщиков. Особенно часто такими сотрудницами становились вдовы погибших при исполнении служебных обязанностей агентов. Им полагалась ежемесячная пенсия в пятнадцать рублей, но если они изъявляли готовность продолжить дело покойного мужа, их, разумеется, после тщательной проверки, зачисляли на службу. Любопытно, что список предъявляемых к ним требований был весьма обширен и разнообразен. Женщина, зачисляемая на секретную службу, должна была быть безупречного поведения, верноподданнических и патриотических настроений, обладать смелостью, предприимчивостью и дисциплинированностью, а также выдержкой, упорством, умением четко излагать свои мысли и, конечно же, не должна была употреблять спиртное. Кроме того, от нее требовались отличное здоровье и физическая подготовка, острое зрение и слух и, не в последнюю очередь, неприметная внешность. Будучи зачислена на службу, такая женщина получала агентурную кличку и жалованье в размере двадцати пяти рублей в месяц, в дальнейшем ее ожидала десятирублевая прибавка.
Всё говорит за то, что как раз одна из таких тайных сотрудниц “повела” Герцля прямо с Варшавского вокзала; в ее донесениях он фигурирует как Бородач. Ей было поручено приглядывать за Герцлем в оба, потому что все эти иностранные знаменитости, особенно если они вдобавок оказываются писателями и евреями, “сумасбродны и чрезвычайно опасны”. “Бородача” она опознала сразу же, едва тот, в сопровождении доктора Кацнельсона, вышел из того самого вагона первого класса, который был упомянут в телеграмме, посланной из вильненской жандармерии. В донесении значится: “Согласно Вашему устному распоряжению, имею честь доложить следующее: на перроне у вагона № 3 стояли несколько человек мужского пола, с которыми Бородач поздоровался как с добрыми знакомыми. В сопровождении этих мужчин Бородач проследовал к дожидавшемуся их экипажу”.