Легкая улыбка на губах у министра внутренних дел и его рассказ о варшавском детстве напомнили Герцлю о том, что говорила про Вильну и Варшаву Корвин-Пиотровская, и о том, что его теперешний собеседник является земляком очаровательной польки. Он попытался представить себе, как Плеве мальчиком играет с еврейскими ровесниками во дворе варшавского доходного дома. Не исключено, что в жилах министра есть капелька еврейской крови. Хотя нет, это уже, пожалуй, притянуто за уши. Так или иначе, интересно представить себе жизненный путь, который должен был пройти этот человек, чтобы прослыть мучителем российских евреев и стать из-за этого мишенью для нападок в европейской прессе. Воспоминания Плеве — юдофильские и чуть ли не сентиментальные — заставили Герцля подумать и о слывущем “еврейским заступником” графе Витте. Примечательно, что оба соперника в борьбе за роль главы кабинета выставляют себя при личных встречах с ним отчаянными юдофилами и, судя по всему, сами верят тому, что говорят. Шахуют его — если вновь вспомнить о “вечнозеленой партии”. Загоняют в угол. Но он давным-давно научился разгадывать подобные ходы на политической доске и реагировать на них соответственно. Вот только ссылка Плеве на барона Гинцбурга ему не понравилась. Барон, вне всякого сомнения, достойный и глубоко уважаемый человек, но он уже стар, да и в лучшие годы особым умом не отличался. Так, по меньшей мере, полагал Герцль. Поэтому он предложил министру провести дальнейшие детализированные переговоры не с Гинцбургом, а с Кацнельсоном — человеком воистину современным, прекрасно образованным и ничуть не в меньшей мере, чем барон, порядочным.
Плеве согласился, и Герцль перевел разговор на упомянутое в его тезисах эвентуальное посредничество России в переговорах с турецким султаном. Всё зависит от того, пояснил он, насколько энергичным окажется российское вмешательство. Министерство иностранных дел, сказал он, орган того же тела, что и Министерство внутренних дел, и внутренние потребности должны в данном случае оказаться удовлетворены вовне. Но, конечно же, в первую очередь, он надеется на личное обращение царя к султану.
Плеве задумчиво посмотрел на собеседника и сказал, что от турок, с которыми никто не собирается воевать и с которых даже не спросишь как следует за застреленного в Константинополе русского консула, вполне уместно было бы потребовать компенсацию вроде той, которую имеет в виду Герцль. Он, Плеве, обратится с таким предложением к царю, более того, найдет весьма весомые аргументы, однако произойдет это, увы, не завтра и не послезавтра, поскольку перед встречей с Герцлем он побывал на прощальной аудиенции у Николая II, вознамерившегося покинуть Петербург ради летней резиденции в Царском Селе.
Осторожный намек Герцля на то, что высочайшая аудиенция лично ему была бы все же в высшей мере желательна, Плеве парировал туманно: “Поживем — увидим. После Конгресса!” Что ж, услышав это, Герцль хотя бы смог не без удовлетворения констатировать, что министр придает предстоящему Всемирному конгрессу сионистов в Базеле определенное значение. Конечно, Герцль расстроился из-за того, что в немедленной аудиенции у Николая ему, по сути дела, категорически отказано, однако оставалась надежда вновь приехать в Петербург по окончании конгресса и все же быть августейше принятым в Зимнем дворце. А в искренности слов и серьезности намерений Плеве он сейчас не сомневался.
Герцль почувствовал, что разговор близится к завершению, однако счел себя обязанным проинформировать министра о своей беседе с графом Витте. Но Плеве оказался в курсе дела.
— Господин министр финансов, — сказал он, — настроен по отношению к вашему проекту крайне скептически. Он просто не верит в возможность его осуществления.
— Граф Витте, — возразил Герцль, — черпает информацию из финансовых источников, не заслуживающих особого доверия. А мне содействие в решении подобных вопросов окажет лорд Ротшильд из Лондона.
Плеве понимающе улыбнулся:
— Не сомневаюсь, что господин министр финансов поддерживает, наряду с прочим, прекрасные деловые отношения с банкирским домом Ротшильдов в Париже.
— Но и парижские Ротшильды не воспротивятся реализации моего плана, — ответил Герцль. — Хотя бы потому, что один из них уже потратил несколько миллионов на колонизацию Палестины!
Плеве этот факт заинтересовал не слишком — он просто-напросто принял его к сведению. Возможно, потому что финансы не были его коньком. А то, что ему следовало знать, министр давным-давно знал из собственных специфических источников. В Петербурге шила в мешке не утаишь. А обсуждать графа Витте дольше, чем это было категорически необходимо, в беседе с иностранцем, хуже того — с заграничным евреем, — ему было явно неприятно.