наиболее правильным поэтом, а Шекспира - более великим умом. Шекспир
был нашим Гомером, или отцом драматических поэтов; Джонсон - наш
Вергилий, образец тщательности письма; им я восхищаюсь, Шекспира я
люблю.
ДЖОН ДОНН
Что до меня (я есть иль нет, не знаю!),
Судьба (коли такая штука есть!)
Твердит, что бунт напрасно поднимаю,
Что лучшей доли мне и не обресть.
Донн
Англия елизаветинской эпохи - не только Марло, Шекспир или Бен Джонсон, но расцвет поэтического искусства - от Сидни и Спенсера до Донна и Драйдена. Крупнейшим поэтом XVI века был Эдмунд Спенсер. Окончив Кембридж, он жил при дворе фаворита королевы графа Лейстера, где познакомился с другим видным поэтом Филиппом Сидни. Спенсер и Сидни стали первопроходцами профессиональной лирики, глубокомыслие и изощренная фантазия которой, воплощенные в мастерские стихи, открыли новые пути сонетной поэзии. Предвосхищая поэтику Новалиса и Вакенродера, Спенсер и Сидни "предлагали эмиграцию из мира действительности в мир фантастики и снов". К концу XVI века английские авторы опубликовали более 2000 сонетов и стихотворных циклов.
Творчество Шекспира невидимыми узами связано с Джоном Донном величайшим поэтом Британии. Среди поэтов шекспировского круга Колридж выделил именно его - как своего рода связующее звено между Шекспиром и Мильтоном. В поэзии Донна он усмотрел достоинства, ранее расцениваемые как недостатки.
Что их объединяло? Все! Единство образа бытия, родственность стилей, взаимопроницаемость поэтических форм, полная взаимная прозрачность, внутренняя эмоциональная напряженность, мощь поэтической мысли и ее философская глубина.
Истоки поэзии Донна следует искать в его прозе, хотя некоторые
стихотворения дышат первозданной пылкостью чувств, - когда он пишет,
черпая из самого сердца, его манера восхищает.
Лирический герой стихотворений Джона Донна, по сути дела,
начинает с того, чем кончил герой шекспировского цикла. Внутренний
разлад - главный мотив поэзии Донна. Имено здесь причина ее сложности,
ее мучительных противоречий, сочетания фривольного гедонизма и горечи
богооставленности, броской позы и неуверенности в себе, неподдельной
радости жизни и глубокого трагизма.
Наиболее показательны в этом отношении стихотворения "Песен и
сонетов", которые Донн писал на протяжении трех десятилетий, начиная с
90-х годов XVI в. Все эти стихотворения связаны многозначным единством
авторской позиции. Основная тема "Песен и сонетов" - место любви в
мире, подчиненном переменам и смерти, во вселенной, где царствует
"вышедшее из пазов" время.
"Годовщины" Д. Донна и последние драмы Шекспира подготавливали новую парадигму - мистически-символическое постижение первооснов жизни, новый тип метафорического мышления и новый метафизический стиль. По мнению П. Кратуэлла, и Шекспир, и Донн шли от конкретного к абстрактному, от жизни к эйдосу: их "пьесы менее связаны с человеческими существами как таковыми и более - с человеческими страстями в чистом виде, с добродетелями и пороками, добром и злом".
И идея добра, любви, невинности у обоих поэтов получает сходное
воплощение: у Донна - в "Ней", у Шекспира - в женских образах.
"Героини излучают поэзию, которая перекидывает мост между человеческим
и божественным".
В последнем из "Благочестивых сонетов" Донна есть строка: "О, чтобы досадить мне, противоположности сливаются воедино". Элиот находил много общего у Шекспира и Донна: у них склад ума, характерный для человека эпохи заката надежд - критический, драматический, сатирический, ироничный. В основе творчества обоих - полное единство противоположностей: любви и смерти, пафоса и насмешки, сладости и боли:
И так легко ты распростилась с жизнью,
Что, верно, смерть - та сладостная боль,
Когда целует до крови любимый...
Речь идет даже не о противоположностях, а о широком видении мира, зрелости человека, божественной мудрости, художественно-мировоззренческой категории "WIT".
Для Элиота "WIT" - определяющий фактор того особого "сплава"
мысли и чувства, который был так естествен для позднего Шекспира,
Вебстера, Донна и так трудно давался ему и его коллегам - Паунду,
Йитсу, стремившимся преодолеть созерцательность, чувствительность
поэзии влиятельных в начале XX века "викторианцев" и восстановить роль
интеллектуального начала в поэзии. Донн же, поздний Шекспир, Вебстер,
Чапмен, по мнению Элиота, "чувствовали мысль так же непосредственно,
как запах розы", мысль была для них переживанием, видоизменявшим их
чувственное мировосприятие, а строки их поэзии, появившиеся под
влиянием чтения Монтеня или Сенеки, обладали таким же биением жизни,
как и непосредственное изображение человеческой страсти.
Пусть будет он далек, мой путь земной,
От чванного тщеславья, от лишений,
От хвори, от ничтожных наслаждений,
От дел пустых и красоты шальной
Ото всего, что гасит факел мой.
Пусть свет ума надолго сохранится,
Пусть будет дух творить, в мечтах томиться,
Пока в могильной тьме навек не затворится.
Только суровое испытание временем является критерием
литературного и иного дарования. Большинство писателей, обладающих
подлинным талантом, пережили свое время, хотя иногда их имена
приходилось выгребать из-под груды литературного мусора.
Судя по всему, в этих вопросах действует эмерсоновский закон
компенсации. Если при жизни писателя переоценивали, то после смерти
его забудут или будут ругать и поносить. Если великого писателя не
читали современники, как Блейка или Мелвила, то впоследствии его слава
перерастет популярность его более удачливых коллег. Такой была судьба
Донна, имя которого в течение двух веков после его смерти почти не
упоминалось, а его книги имелись только в крупнейших библиотеках. Но в
1930 году колесо судьбы повернулось, и ему не только воздали должное,
но и поставили как поэта выше Мильтона.
Свифт и Донн? - можно ли измыслить большие противоположности, антитезы, больших антиподов! Пылкий гедонист и жизнелюб Донн, чуждый политики и общественных дел, и желчный мизантроп, уповающий на политическое поприще. Великолепный лирик и блестящий эссеист, даже в "Парадоксах и проблемах" или в своих divine остающийся виртуозным мастером слова, и до мозга костей рациональный прозаик. Человек чувства, признающийся в любви к человеку даже после осознания его ничтожной бренности, и человек мысли, подавивший даже свою любовь к Стелле.
Но при всей их несопоставимости они были объединены общим процессом, охватившим Европу и состоявшим в отказе от идеалов Возрождения, от слепой веры в человеческий рассудок. Они оба - гуманисты боли - люди, познавшие всю тяжесть сомнений и не убоявшиеся сказать правду.
Есть некая мистическая примета: канун революции чреват поэтами. Они просто кишат - как птицы в грязном Лондоне, жадно ждущем окровавленной головы Карла Стюарта.
Гнездо поющих птиц...
Финеас и Джайльс Флетчеры, Донн и Герберт, Крэшо и Воген, Бен Джонсон, Керью. Секлинг, Лавлейс, Джон Кливленд, Геррик, Уитер, Марвель, Мильтон, Каули, Уоллер, Денем, Драйден...
Все они были так непохожи друг на друга... И так похожи на фейерверк поэтов другой революции...
С его портрета смотрю я... вытянутое лицо с острым подбородком, большие глаза, широкие брови, высокий лоб. Донн, Донн, Донн...
Ровесник Бена Джонсона и Ренье, очевидец первых революций, родоначальник метафизической поэзии принадлежит другой эпохе - еще не наставшей.
Обескураживающий символ: Томасы Моры кончают Доннами...
Это действительно символично: Томас Мор был предком человека, столь далекого от утопии, человека, олицетворяющего собой саму жизнь, всю полноту жизни.
Да, Донн далеко не отшельник и не аскет, он по-толстовски нормален и так же любит жизнь.