Ему требовались покровители, как и другим интеллигентам той эпохи, и он находил их - графа Эссекса, Эджертона, Фрэнсиса Вули, сэра Роберта Друри, Томаса Мортона. Духовно он стоял много выше своих вельможных друзей, но в их домах он имел возможность общаться с выдающимися современниками, в беседах с которыми оттачивал свой ум и учился понимать жизнь.
Учась в Оксфорде и Кембридже, он вел жизнь студента-повесы и параллельно - творил адресованную всем временам любовную лирику, естественную и человечную, как новеллы Боккаччо: незамутненная пуританством и предрассудками юношеская искренность:
Стремленье к телу не случайно.
В нем - откровений бытие...
В душе любви сокрыты тайны,
А тело - летопись ее.
Юный Джон Донн общителен, не закомплексован, любит общество хорошеньких женщин и, главное, необыкновенно талантлив; он не публикует свои любовные элегии, но они столь блистательны, естественны и свежи, что не нуждаются в публикациях, расходясь в сотнях списков.
Донну чужды идеализм и возвышенность Петрарки: его интересует не пасторальный вымысел - Лаура, а земная, то податливая, то неприступная женщина, дарящая счастье и наслаждение. Вся его любовная лирика-поток сознания влюбленного, то теряющего веру в женскую верность ("верных женщин не бывает. Если б хоть нашлась одна" и т.д.), то мечтающего о близости со всеми ("Но раз природы мудрой сила на лад один их сотворила, то нам доступна близость всех"), то непристойного ("Из сотни вертопрахов, что с ней спали и всю ее, как ветошь, истрепали"), то грубого ("Ты дура, у меня любви училась, но в сей премудрости не отличилась"), то нежного и печального в разлуке ("Она уходит... Я объят тоскою"), то постигающего безрассудство любви ("И, разделяя мертвецов судьбу, в любви я как в гробу"), то вожделеющего об этом безрассудстве.
ЭЛЕГИЯ XIX
К возлюбленной, когда она ложится спать
Скорей иди ко мне, я враг покоя,
И отдыхая, я готовлюсь к бою.
Так войско, видя, что уж близко враг,
Томится ожиданием атак.
Скинь пояс, он как Млечный путь блистает,
Но за собой он лучший мир скрывает.
Позволь с груди мне брошку отстегнуть.
Что дерзким взорам преграждает путь.
Шнуровку прочь! Бренчание металла
Пусть возвестит, что время спать настало.
Долой корсет - завидую ему,
Он ближе всех к блаженству моему.
Спадает платье... Нет мгновений лучших!
Так тень холмов уходит с нив цветущих.
Ты, ангел, рай сулишь, который сам
Суровый Магомет признал бы раем,
Но в белом мы и дьявола встречаем.
Их различить нас умудрил Господь:
Бес волосы подъемлет, ангел - плоть.
Рукам блуждать дай волю без стесненья
Вперед, назад, кругом, во все владенья...
Чтоб дать пример, вот я уже раздет...
Укроешься ты мною или нет?
В любви Донна волнует только само чувство, переживание, страсть, и здесь он до озорства современен - как ваганты, как Вийон, как Ронсар, Бодлер, Кено.
Смотри: блоха! Ты понимаешь,
Какую малость дать мне не желаешь?
Кусала нас двоих она,
В ней наша кровь теперь совмещена!
Но не поверишь никогда ты,
Что это есть невинности утрата.
Блоха есть ты и я, и нам
Она и ложе брачное и храм.
Настоящая жизнь для поэта начинается с любви: "До дней любви чем были мы с тобой?" - и любовь же является ее средоточием:
Наш мир - на этом ложе он...
Здесь для тебя вселенная открыта:
Постель - твой центр, круг стен - твоя орбита!!
Интересна обработка темы "война-любовь":
Там лечь - позор, здесь - честь лежать вдвоем.
Там бьют людей, а мы их создаем.
В тех войнах новой не творится жизни,
Здесь мы солдат даем своей отчизне.
Приняв идею любви как забавной игры. Донн, однако, лишил ее
присущей Овидию эстетизации. Надевший маску циника, лирический герой
Донна исповедует вульгарный материализм, который в Англии тех лет
часто ассоциировался с односторонне понятым учением Макиавелли. Для
людей с подобными взглядами место высших духовных ценностей заняла
чувственность, а природа каждого человека диктовала ему собственные
законы поведения, свою мораль. Шекспировский Эдмунд ("Король Лир") с
афористической точностью выразил суть этой доктрины, сказав: "Природа,
ты моя богиня". Опираясь на нее, герой стихотворения Донна "Общность"
в игриво-циничной форме проповедует законность "естественных" для
молодого повесы желаний:
Итак, бери любую ты,
Как мы с ветвей берем плоды:
Съешь эту и возьмись за ту;
Ведь перемена блюд - не грех,
И все швырнут пустой орех,
Когда ядро уже во рту.
Но есть в "Песнях и сонетах" особый поворот овидианской темы,
весьма далекий от дерзкого озорства выше цитированного стихотворения.
Испытав разнообразные превратности любви, герой разочаровывается в
ней, ибо она не приносит облегчения его мятущейся душе. Герой "Алхимии
любви" сравнивает страсть с мыльными пузырями и не советует искать
разума в женщинах, ибо в лучшем случае они наделены лишь нежностью и
остроумием. В другом же еще более откровенном стихотворении "Прощание
с любовью" герой смеется над юношеской идеализацией любви, утверждая,
что в ней нет ничего, кроме похоти, насытив которую, человек впадает в
уныние:
Так жаждущий гостинца
Ребенок, видя пряничного принца,
Готов его украсть;
Но через день желание забыто
И не внушает больше аппетита
Обгрызенная эта сласть;
Влюбленный,
Еще вчера безумно исступленный,
Добившись цели, скучен и не рад,
Какой-то меланхолией объят.
Донн воспроизводит достаточно широкий спектр отношений любящих. В
некоторых стихах поэт утверждает, что любовь - непознаваемое чудо
("Ничто"). В других он изображает любовь возвышенную и идеальную, не
знающую телесных устремлений ("Подвиг", "Мощи"). Но это скорее
платоническая любовь в обыденном смысле слова, и возможна она лишь как
один из вариантов союза любящих.
Любовная лирика Донна, пропитанная ренессансным гедонизмом, но лишенная вычурности и утонченности, поражает эмоциональным накалом и мастерством самовыражения, смелой вольностью чувств и поэтической соразмерностью, жизненной стихийностью и ритмичностью.
Таим свою любовь, от всех скрываясь,
и вот вселенной стало ложе нам,
пусть моряки на картах новых стран
материки врезают в океан,
а нам с тобой один... Один лишь мир нам дан.
И два лица озарены глазами,
два сердца верных, словно друг в беде.
как бы две сферы глобуса пред нами:
но мглистый Запад, льдистый Север - где?
Все гибнет, все слилось в случайный миг,
но вечность наш союз в любви воздвиг,
и каждый из двоих бессмертия достиг.
Плотское и телесное в любви неотделимы:
Но плоть - ужели с ней разлад?
Откуда к плоти безразличье?
Тела - не мы, но наш наряд,
Мы - дух, они его обличья.
Нам должно их благодарить
Они движеньем, силой, страстью
Смогли друг дружке нас открыть
И сами стали нашей частью.
Как небо нам веленья шлет,
Сходя к воздушному пределу,
Так и душа к душе плывет,
Сначала приобщаясь к телу.
То, что Спенсер представил в аллегорико-символической форме, а Шекспир мыслил как несколько абстрактный идеал, Донн обнаружил в реальности, показал наглядно и убедительно. Ни один крупный поэт в Англии ни до, ни после Донна не оставил столь яркого изображения любви взаимной и всепоглощающей, дающей героям радость и счастье.
Но и на эту любовь "вывихнутое" время тоже наложило свой отпечаток. Сила чувств любящих столь велика, что они создают для себя собственную неподвластную общим законам вселенную, которая противостоит окружающему их миру. Само солнце, управляющее временем и пространством, находится у них в услужении, освещая стены их спальни. Мир любящих необъятен, но это потому, что он сжимается для них до размера маленькой комнатки: