прославленный из древних авторов не дал нам больше! Шекспир не сын их,
а брат.
Шекспир освоил две главные книги - природы и жизни, он знал их наизусть, и многие страницы из них вписал в свои творения. К тому же он знал два главных правила творца: познай и уважай себя. Шекспир был самим собой, что в соединении с даром глубокого проникновения в собственный внутренний мир и есть гениальность.
Джон Гей не скрывал шекспировских влияний. "Как это называется" он написал по следам "Сна в летнюю ночь" - как пьесу в пьесе. Фарс духов и хор Вздохов и Стонов - мотивы говорящей Стены и Лунного света. Сцена призраков повторяет макбетовского Банко. Темные мысли Макбета переданы образами тех злобных вещуний, призраки Гея - это преступные деяния сэра Роджера. Зачем трясете вы седыми головами? Вам меня не уличить! - восклицает Сэр Роджер. Тебе меня не уличить. Трясешь кровавыми кудрями ты напрасно, - говорит Макбет. В "Оперу нищих" Гея постоянно врываются слова и мотивы "Двенадцатой ночи" и "Юлия Цезаря". В письме Свифту Гей признается, что сцена ссоры Пичема и Локита - прямое подражание ссоре Брута и Кассия. Притом творческие почерки Гея и Шекспира своеобразны и неповторимы. Одна из тайн творчества в том и состоит, что те же слова и сцены в устах таких ярких индивидуальностей, как Шекспир и Гей, неповторимы. Не удивительно, что пьесы Гея, написанные через сто лет после смерти Шекспира, потрясали современников смелостью и новизной.
В конце XVIII-начале XIX века в работах английских почитателей Шекспира Э. Юнга, Э. Монтегью, И. Уэйтли, У. Ричардсона, М. Моргана закладывались предпосылки романтического преклонения перед Шекспиром, приобретшего в работах Колриджа и братьев Шлегель панегирический характер.
В "Оттоне Великом" гениальный юноша Д. Китс воскресил шекспировскую традицию исторической драмы, в которой, по словам Эдмунда Кина, "история часто выходит на большую лондонскую дорогу". Оттон - нечто вроде шекспировского Генриха V, а Конрад - вариация Клавдия, ярко выраженный макиавеллист, взявший себе за правило, что цель (власть) оправдывает средства.
Итак, я из опалы вышел невредимым!
Погибли те, кто на пути стоял,
За преступления меня венчают лавром,
За ложь - мне лорда громкий титул дан.
Шекспировские мысли, шекспировский стиль, шекспировский стих. Тот же пятистопный беглый стих, та же музыкальность, выразительность, свежесть, тот же шекспировский дух.
Никто из английских романтиков - ни Байрон, ни Шелли, ни Скотт,
ни Мур - не умел так, по-шекспировски, весомо, сочно, ярко живописать
природу или человеческие чувства, как это сделал Китc в своем сонете
"Девонширской девушке" или в оде "Осень".
Увлечение Китса Шекспиром безгранично:
...он видит в Шекспире учителя и вдохновителя; он счастлив, когда
находит в своем новом жилище старинный портрет драматурга; он изучает
произведения Шекспира с такой тщательностью, что обилие его пометок и
замечаний на полях стало предметом специального исследования; он
посвящает автору "Короля Лира" стихи; он рисует облик поэта, придавая
ему черты, приписываемые романтической критикой только Шекспиру; он
соглашается с Хэзлитом в том, что, кроме Шекспира, нам никого не
нужно.
Чувствуя свою близость к Шекспиру, Китс писал, что поэт должен держать свой ум "открытым" для всех мыслей - для восприятия внешних впечатлений и образов.
...у великого поэта чувство красоты побеждает все иные
соображения, или, вернее, уничтожает какие бы то ни было соображения.
Характеризуя Поэта, Ките рисует, в сущности, художественный образ Великого Барда:
Характер поэта (то есть такой характер, который присущ мне, если
мне вообще присущ какой бы то ни было характер...) лишен всякой
определенности. Поэт не имеет особенного "я", он все и ничто. У него
нет характера. Он наслаждается светом и тенью, он приходит в упоение
от дурного и прекрасного, высокого и низкого, богатого и бедного,
ничтожного и возвышенного. Он с одинаковым удовольствием создает Яго и
Имогену. То, что оскорбляет добродетельного философа, восхищает
поэта-хамелеона. Его тяга к темным сторонам жизни приносит не больше
вреда, чем пристрастие к светлым сторонам; и то и другое не выходит за
пределы умосозерцания. Поэт - самое непоэтичное существо на свете. У
него нет постоянного облика, но он все время стремится его обрести - и
вселяется в кого-то другого. Солнце, луна, море, мужчины, женщины
существа импульсивные, а потому поэтичные; они обладают неизменными
признаками - у поэта их нет, как нет у него постоянного облика: он,
безусловно, самое непоэтическое из творений Господа.
"Нет характера" у Шекспира - означает: мощь творческого воображения, абсолютная способность перевоплощения, возможность чувствовать себя то Гамлетом, то Тимоном Афинским, то Кориоланом, то Ричардом III, быть человеком любого склада.
Блейк, Вордсворт, Колридж, Саути, Скотт ценили в Шекспире накал страсти, мощь фантазии, многомерность и полнокровность жизни, синтез комического и трагического начал. Поэтическое воображение было для них чудодейственной движущей силой поэзии, энергией жизни.
Основные панегирические работы Колриджа о Шекспире были написаны после поездки в Германию, и на них явно сказалось влияние Шлегелей, самим Колриджем отрицаемое. Так или иначе совпадение точек зрения удивительное. Как и братья Шлегель, Колридж подчеркивал интуитивную глубину Шекспира, его философское начало и пророческий дар. Колридж отождествил свои романтические взгляды на искусство с преклонением перед Шекспиром, положив начало традиции его возвышения, продолженной Вордсвортом, Шефтсбери, Лэмом, Хэзлитом и другими. Для него Шекспир - новый Вергилий, ведущий искусство по кругам человеческого ада. В "Лекциях о Шекспире и Мильтоне" Колридж отверг деление на высокий и низкий стиль Шекспира, а также обвинения его в дурном вкусе и вульгарности. Уделив много места стилю Шекспира, он выяснил ценность сложной метафорики, осуждавшейся рационалистами за вычурность и нелогичность. Были усилены религиозное и философское начала Великого Вила.
Колридж считал, что до Шекспира театр находился в младенческом состоянии. Шекспир реформировал и реорганизовал его. Эпоха "требовала создания гротескных характеров так же властно, как древнегреческая действительность - хора в античной трагедии".
...еще до того, как Шекспир приступил к созданию драматических
произведений, он доказал, что обладает подлинно глубоким, энергичным и
философским складом ума, без которого из него мог бы получиться весьма
незаурядный лирик, но никогда - великий драматический поэт.
Уже в ранних поэмах Шекспир обрел полноту поэтического дыхания, создав "бесконечную цепь вечно меняющихся образов, живых и подлинных в своей мимолетности, величайшим усилием живописно воссозданных в слове, насколько оно способно их воссоздать...
Квинтэссенцией этого виртуозного владения поэтическим словом
стала для Колриджа великая иллюзия, порождаемая шекспировским текстом,
когда, "кажется, вам ничего не сказали, но вы увидели и услышали все".
Феномен Шекспира, считал Колридж, в полном слиянии поэтического и драматического начал. Поэзия рождается "в горниле того же творческого акта, который дает жизнь драматическому переживанию, ибо она есть неотъемлемая часть драматического произведения". Колридж считал, что Шекспир - прежде всего поэт, и лишь затем драматург.
Отличительные черты лирического поэта Колридж видел в "глубоком
чувстве и тонком переживании прекрасного, явленных глазу в комбинациях
форм, а уху - в сладкогласных и достойных мелодиях". При этом Шекспир
как лирический поэт отличался, с его точки зрения, страстной любовью к
при - роде и всему естественному, обладал фантазией, которая соединяла
несхожие образы, с легкостью определяя моменты их сложного подобия.