Естественно, это не Лир Шекспира, как и вся атмосфера - не шекспировская... Но вот что странно: оказывается, в текст шекспировской драмы легко вписывается современность всякого "проклятого мира":
Любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В
городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится
семейная связь между родителями и детьми...
Но еще удивительней проницательность Великого Вила, описывающего, с какой легкостью верят люди во все дурное, злобное, противоестественное. Люди так привыкли к фальши, что безоговорочно верят лжи. Живущие среди лицемерия и насилия утратили способность различать зло и добро, врагов и друзей. В мире утраченных ценностей царят произвол и жуть...
Шекспир - настоящая родина для актера и главный экзамен для него. Сдать этот экзамен на отлично за прошедшие века смогли лишь несколько десятков человек. Среди них - Оливье, Скофилд, Кембл, Ли, Эшкрофт, Сара Сиддонс, в России - Остужев, Качалов, М. Чехов, Михоэлс...
Оливье играл Шекспира с "постоянной готовностью сломать себе шею": он падал с лестницы вниз головой, но главное - занимался самосожжением на сцене... "Герой Оливье искал опасности, чтобы избавиться от грызущих его комплексов". Оливье пытался вскрыть, восстановить замысел, намерение Шекспира, вникнуть в суть секрета вечной его современности, заразить зрителя шекспировской мыслью.
Мы говорим, что современному актеру трудно подняться до уровня Шекспира, но как же поднимались до этого уровня актеры "Глобуса"?
Как удалось Шекспиру поднять своих актеров на эту высоту, пока
еще остается для нас загадкой; достоверно известно только, что
способности наших актеров терпят фиаско перед поставленной Шекспиром
задачей. Остается предположить, что свойственная современным
английским актерам своеобразная гротескная аффектация, как мы называли
ее выше, - это остаток одной из природных национальных особенностей
англичан...
Шекспир, несомненно, заимствовал свой стиль из инстинкта
мимического искусства: если, ставя свои драмы, он был связан иногда
большим, иногда меньшим дарованием своих актеров, они все в какой - то
мере должны были быть Шекспирами, как и сам он в любой момент
полностью становился изображаемым персонажем, и у нас есть основание
для того, чтобы предполагать, что в исполнении пьес гений Шекспира
можно различить не только как его тень, лежащую на театре.
ШЕКСПИР В РОССИИ
Шекспир пришел в Россию одновременно с Данте - в пушкинские времена и с пушкинской помощью. Попытки обнаружить его влияния в XVIII веке - не более чем демонстрация лозунга "партия прикажет - выполним". Да, имя Шекспира мимоходом упоминают Сумароков, Колмаков, Плещеев, Радищев, Карамзин, Муравьев, Тимковский, но что это за влияния?
Мильтон и Шекеспир, хотя непросвещенный...
Или:
Шекеспир, английский трагик и комик, в котором и очень худова и
чрезвычайно хорошева очень много.
У Сумарокова и М. Н. Муравьева - краткие перепевы вольтеровских поношений в адрес Шекспира: "величественный вздор", "Шекеспир неправильного вида", "беспрестанное смешение подлого с величественным", "неверное изображение древних нравов". Сумароковский Гамлет - жалкая копия, "перекроенная по французской мерке". "Шекспировские пьесы" императрицы Екатерины - еще более жалкая дилетантская поделка, невнятный бред...
Тому, насколько "многочисленны и многообразны" шекспировские источники в России XVIII века, есть одно любопытное свидетельство: сколько беглых упоминаний - столько разных написаний имени: Шакспир, Шекспер, Шекеспир, Шакеспир, Шакеспер, Сакеаспеар, Чекспер, Шакеспеар, Чексбир, Шакехспарь, Шхакеспир... Если это есть подтверждение многочисленности и многообразия, пусть будет так...
Пушкин, Пэшкин, Пшушпкин, Пушкен, Пушкэн, Пушкиин, Пушкеан, Пэшкин, Пишкин, Пишкиин, Пишкеан...
Греми, ужасный гром, шумите, ветры, ныне,
Ваш изливайте гнев во мрачной сей пустыне...
Хотя первое упоминание имени Шекспира в русской печати датируется 1748 годом, чтобы понять случайность сумароковского цитирования, достаточно принять во внимание, что в XVIII веке "преизрядные" комедии приписывали в России двум авторам - Гамлету и Отелону... Даже в 1825 году рецензент "Шекспировских духов" Кюхельбекер просил "взять в соображение, как мало известен у нас Шекспир". Даже в 30-е годы, когда ссылки на Шекспира "вошли в моду". Гоголь иронизировал:
...рецензент, о какой бы пустейшей книге ни говорил, непременно
начнет Шекспиром, которого он вовсе не читал. Но о Шекспире пошло в
моду говорить, - итак, подавай нам Шекспира! Говорит он: "С сей точки
начнем мы теперь разбирать открытую пред нами книгу. Посмотрим, как
автор наш соответствовал Шекспиру", а между тем разбираемая книга
чепуха, писанная вовсе без всяких притязаний на соперничество с
Шекспиром, и сходствует разве только с духом и образом выражений
самого рецензента.
Да, первые переводы Шакеспера опубликованы в конце XVIII века. Симптоматично, что первым пришел к нам "Ричард III" (1783), как нельзя более соответствующий истории и духу страны. Не говоря о низчайшем качестве перевода, для характеристики уровня знаний о Шекспире достаточно упомянуть надпись на титуле: "трагедия господина Шакеспера, жившего в XVI веке и умершего 1576 года".
В XVIII веке о Шекспире слышали единицы. Издавая в 1787-м перевод "Юлия Цезаря", Н. М. Карамзин писал, что читающая публика слабо знакома с английской литературой. Первый перевод "Ромео и Юлии" сделан в России в 1790-м В. Померанцевым, "Макбета" - в 1802-м А. И. Тургеневым. Жуковский рекомендовал А. И. Тургеневу исключить из русского "Макбета" лучшие места о "пузырях земли" - фантастические сцены с ведьмами. Добросовестный автор перевода признавал, что работа ему не удалась: "он вообще слаб". Сознавая несопоставимость своего и шекспировского "Макбета", переводчик не нашел лучшего средства, как уничтожить перевод.
Почти все переводы Шекспира, сделанные в России в начале XIX века, выполнены в прозе с французских и немецких версий. Даже Кюхельбекер переводил "Сон среди летней ночи" с немецкой версии Августа Шлегеля. В 1827 году М. П. Погодин писал: "Не стыд ли литературе русской, что у нас до сих пор нет ни одной его трагедии, переведенной с подлинника?" Доходило до казусов: в 1830-м А. Г. Ротчев озаглавил перевод шиллеровской переделки "Макбета" следующим образом: "Макбет. Трагедия Шакспира. Из сочинений Шиллера".
На этом фоне выделялось восторженное отношение к Шекспиру однокашника Пушкина Вильгельма Кюхельбекера:
Мой Willy, мой бесподобный Willy! Мой тезка - величайший комик,
точно, как и величайший трагик из всех живших, живущих и (я почти
готов сказать) долженствующих жить!
Кюхельбекер перевел несколько пьес Шекспира, но ни один перевод не увидел свет. Анонимно была издана лишь комедия самого Кюхельбекера "Нашла коса на камень", написанная по мотивам "Укрощения строптивой". Декабрист Кюхельбекер во многом шел по стопам елизаветинца Шекспира. У его Пугачева множество параллелей с Кедом. Ему близки шекспировское отношение к "легкомыслию простого народа": "народ оказался готовым следовать за любым крамольником", пророческие слова о том, что народ, поддержавший узурпатора, обрекает себя на небесную кару.
Все ранние русские переводы Шекспира, включая сделанные Кюхельбекером и Вронченко, откровенно слабы. Кюхельбекер: "Где у Вронченки гармония стихов Мильтона? сила и свобода Шекспировы? все у него связано, все приневолено, везде виден труд, везде русский язык изнасилован".
Об отношении россиян к Шекспиру в начале XIX века красноречиво свидетельствует реакция издателя "Русского вестника" С. Н. Глинки на слова анонимного критика "Вестника Европы" о том, что сочинения Шекспира "суть драгоценное приобретение для русского театра". Вот они, эти слова, свидетельствующие о вечной патриотической озабоченности нации, не сегодня и не вчера подменившей жизнь каждого отчизной всех: