Папа мельком посмотрел на часы.
– Поезд отправляется ровно в пять. Думаю, тебе пора собирать вещи.
К станции они ехали в гробовом молчании. Обычно, сидя вместе с папой в его шикарном «линкольн-родстере» с откидным верхом, Эви раздувалась от гордости. Это был единственный кабриолет во всем Зените – лучшее, что можно было достать через автомобильных дилеров. Но сегодня Эви не хотелось быть на виду. Ей хотелось стать неосязаемым призраком, как в детских снах. Иногда, перебрав лишнего на вечеринке, она испытывала подобное ощущение – стыд за все пьяные выкрутасы, после которых местные ограниченные, недалекие людишки смотрели на нее с плохо скрываемой злобой. «Ах, Эви, это уж было слишком», – говаривали они, растянув губы в гаденьких вежливых улыбках. Так себе комплимент.
Она вся была слишком – для такого захолустья, как Зенит, штат Огайо. Эви иногда пыталась стать незаметнее, загнать себя в рамки провинциальной жизни и не превосходить ничьих ожиданий. Но каким-то непонятным образом она каждый раз срывалась – и по-обезьяньи забиралась на флагшток, отпускала шутки на грани фола, участвовала в гонках наравне с парнями – и снова становилась «этой распущенной девицей О’Нилов».
Ее рука сама собой потянулась к талисману – монетке-кулону на шее. Эти пятьдесят центов брат прислал ей «с той стороны баррикад» во время войны в качестве подарка ко дню рождения – и дню собственной гибели. Она помнила тот день с ослепляющей четкостью – как бедный мистер Смит с телеграфа доставил им злосчастную похоронку, как он сбивчиво бормотал извинения и как тряслись его руки. Как мама, издав сдавленный стон, осела на пол у порога, прижимая к груди измятую желтую бумажку с бессердечным черным шрифтом. Как отец, не зажигая свет, всю ночь просидел в кабинете перед открытой бутылкой запретного скотча. Ей лично удалось прочесть телеграмму уже много позже, и она запомнила каждое слово.
«С прискорбием вынуждены сообщить… рядовой Джеймс Ксавьер О’Нил… был убит в ходе военной операции в Германии… внезапная атака на рассвете… отдал жизнь за Родину… военный министр передает глубочайшие соболезнования по поводу утраты сына…»
На выезде из города они обогнали упряжку, ехавшую в сторону фермерского хозяйства. Картинка показалась Эви старомодной и совершенно неуместной. Но на самом деле не к месту здесь была она сама.
– Эви, милая, – мягко начал отец. – Что стряслось на той вечеринке?
Вечеринка. Поначалу все было отлично. Они с Луизой и Дотти в своих лучших нарядах. Дотти даже одолжила ей ободок со стразами, и на ее светлых кудрях он выглядел просто шикарно. Они наслаждались оживленными, но пустыми спорами по поводу прошлогоднего дела мистера Скоупса в Теннеси и теории эволюции, согласно которой человечество произошло от обезьян.
– С последним я полностью согласна, – чуть громче, чем нужно, сказала Эви, кокетливо поводя взглядом в сторону угла, где компания парней из колледжа залихватски выводила двадцатый куплет «Возлюбленная Сигма Хи». Все были пьяны в стельку и совершенно счастливы. И тут Гарольд распустил хвост и решил с ней пофлиртовать.
– Метр шестьдесят, синие глаза, разве можно пройти мимо моей Э-эв-и-и? – приятным баритоном пропел он, опустившись перед ней на одно колено.
Эви соврала лишь в одном: галантный красавец Гарольд Броуди потрясающе целовался. Если он одаривал какую-нибудь счастливицу вниманием, все тут же начинало вертеться вокруг нее, как планеты вокруг солнца. А Эви нравилось быть в центре внимания, особенно когда она была навеселе. Гарри предстояла свадьба с Нормой Уоллингфорд. Он не любил ее, но был страстно влюблен в ее огромный банковский счет. Все знали, что они поженятся после колледжа. Тем не менее сейчас он женат еще не был.
– Я не говорила тебе, что обладаю сверхъестественной силой? – спросила Эви после третьего бокала.
Гарри расплылся в улыбке.
– Это видно невооруженным глазом.
– Вообще-то я серьезно, – промямлила она, уже слишком разогретая спиртным, чтобы остановиться вовремя. – Если я подержу в руках вещь, которую ты постоянно носишь при себе, и сконцентрируюсь, то смогу рассказать всю твою подноготную.
Вокруг раздались недоуменные смешки. Эви обожгла скептиков взглядом из-под густо накрашенных ресниц.
– Я о-че-де-лен-но серьезно говорю.
– Ты очеделенно навеселе, Эви О’Нил! – подколола ее Дотти.
– Тогда я докажу! Норма, дай сюда что-нибудь – шарф, шляпную булавку, перчатку – что угодно.
– Ничего я тебе не дам. Ты никогда не возвращаешь. – засмеялась Норма.
Эви прищурилась.