Самуэль покачал головой.
— Иди сюда.
Тимоти подвел его к кровати.
— Лампу можешь поставить вот сюда. — Он указал на столик под окном.
За стеклом ровным светлым полукругом сияла луна. Раньше Самуэль и не замечал, что у Тимоти кожа того же холодного оттенка. Что, если оттуда и явились все тубабы? — вдруг пришло ему в голову. Свалились случайно, или кто-то изгнал их в наказание. Тогда ясно, отчего они такие злые — просто тоскуют по дому.
Самуэль глянул в зеркало, стоявшее в углу спальни. Исайя как-то предположил, что он может быть похож на свою мать. С тех пор, приходя на реку, Самуэль всегда внимательно рассматривал свое отражение. Но видел в воде только собственное подернутое рябью лицо. Может, это от нее он унаследовал ямочки, что появлялись на щеках, когда он улыбался? Никогда бы не подумал, что мать может прятаться в улыбке. А приплюснутый нос, должно быть, достался ему от отца вместе с нетерпеливостью и упрямой жаждой любви.
В зеркале лицо его отражалось куда четче, чем в воде. Самуэль вгляделся в него. В глазах что-то мерцало — точно не слезы. Может, воинственность или дикость? Да, порой он вел себя как дикарь, но чаще всего эту часть натуры приходилось прятать, отодвигать в сторону. Особенно в те моменты, когда требовалось быть нежным. Или хитрым.
Интересно, как выглядел его отец? Заставили ли его силой соединиться с матерью в каком-нибудь Блядском Домике? Некоторых ведь заставляли. А вдруг они сошлись по доброй воле? Касались друг друга неловко, нерешительно, отводя глаза, но все же с улыбкой на губах? Свободные, насколько это возможно в таких обстоятельствах. Вот как они с Исайей.
Если Самуэль не знал чего-то, он всегда старался это придумать. Отца своего он мысленно окрестил Стюартом — слышал, как Пол однажды обращался так к своему другу. Имя это Самуэлю сразу понравилось, оно звучало, как плевок в лицо. А отец ведь наверняка плюнул в лицо своему хозяину, потому и исчез из его жизни. Да, непреклонность он, наверное, унаследовал от Стю. Хотя выжила из них двоих, скорее всего, мать.
— Знаю, ты не такой застенчивый, как кажешься, — сказал Тимоти, выводя его из задумчивости. — Однажды ночью я видел вас с Исайей.
Самуэль поежился. Лезвие краем впилось в спину.
— Раздевайся, Самуэль. Или мне звать тебя Сэм? Подойди и ляг со мной.
Самуэль медленно стащил рубашку. Тимоти пробрала дрожь.
— А кожа у тебя не такая, как у Исайи, — пробормотал он, завороженно разглядывая его и поглаживая себя по щеке. — Он раз сказал, что лиловый — его любимый цвет. Я тогда подумал, что он просто за мной повторяет. — Он слез с кровати и направился к Самуэлю. — Представляешь, на Севере зимой идет снег. Ты знаешь, что такое снег? Видел когда-нибудь? Нет, наверное. Здесь такое редкость. — Тимоти погладил Самуэля по груди. — Так бывает, когда на улице очень холодно. Дождь замерзает и сыплется с небес крошечными комочками хлопка. Красота невероятная! Снег ложится на землю, и становится очень тихо. А дети как его любят! Смеются, играют, бросаются друг в друга снежками. Но вот ходить по нему трудно. Бывает, повозки даже проехать не могут. Собственно, дороги-то и не видно, все под снегом. Кажется, что весь мир окрасился в белый. И во всем такое умиротворение. — Он тронул пальцем пупок Самуэля. — Но проходит несколько дней, люди снуют туда-сюда, снег тает, и на улице становится очень грязно. Пачкается одежда, обувь, тащишь все это в дом на ботинках. И сразу начинаешь ждать весну. Ей-богу, душу готов продать, лишь бы увидеть хоть один цветочек. Вот почему я скучал по дому. Зимы в Массачусетсе такие длинные и суровые, что, кажется, уже никогда не увидишь, как распускаются цветы. Конечно, это не так, но все равно порой кажется, что краски в природу уже не вернутся. Кто знает, может, однажды и тебе доведется увидеть зиму на Севере.
Самуэлю вовсе не хотелось попасть в такое место, где мерзлое белое падает с неба, норовя захватить все вокруг.
— Когда отец умрет, все это достанется мне. — Тимоти огляделся по сторонам, вид у него отчего-то стал разочарованный. — Все-все. И дом, и земля, и негры. — Он поднял глаза на Самуэля, словно ожидая ответа. Но тот так и стоял, не двигаясь. — И знаешь, что я тогда сделаю? В первую очередь освобожу рабов, всех до единого. Ну ладно, может, не всех. Кто-то же должен будет заниматься домом и собирать хлопок. Но я точно знаю, что столько людей, сколько отцу, мне не потребуется. Он перегибает палку.
Самуэль никак на это не отреагировал.
— Вольная, Сэм. Это значит, что вы с Исайей станете свободными. Если захотите, конечно. Мне-то кажется, что здесь, на плантации, со мной за хозяина, вам будет проще. Сказать по правде, мне вся эта ответственность поперек горла. Я б лучше уехал куда-нибудь и зарабатывал на жизнь живописью. Но отцу я, понимаешь ли, нужен.