— Кто это?
— Какая разница? — бросил Малакай.
— Пол? — снова окликнул Джеймс.
И тут Пол рухнул на колени и завыл. Руку черномазого он наконец выпустил. Джеймс наклонился к нему.
— Пол.
Пол обернулся, и Джеймс внезапно разглядел в его глазах свою мать. Не на смертном одре, нет. Сидя в коляске, она уезжала прочь, а за спиной ее занимался чарующий рассвет. Чинно сложив руки на коленях, она думала о своем сыне, теперь ставшем взрослым мужчиной. И не осуждала его за то, что он потерял себя. Знала, что где-то еще остался осколок его прежнего, пускай отыскать его под силу только матери. В конце концов, это ведь она его породила. На Джеймса она не смотрела, но улыбалась, а ему и того было довольно. Теперь он особенно остро ощутил, что они с Полом родня. Даже острее, чем в тот первый день, когда притащился сюда, засыпая на ходу, и купился на его ложь. Джеймс прошептал кое-что так тихо, что услышал только Пол, хотя слова предназначались и не ему. И внезапно Пол гаркнул:
— Вздерни этого черномазого! Да повыше!
Джеймс моргнул, потом кивнул и принял у Пола обмякшее тело. Вместе с подручными, на спинах которых также висели ружья, они затянули петлю у негритоса на шее.
— Будьте начеку, — приказал Джеймс.
И часть его помощников бросила возиться с веревкой и направила дула на толпу. Одни черномазые выли, другие тряслись, третьи же мужественно наблюдали за происходящим.
Пол вдруг стал вырывать траву и совать себе в рот. Запихивал ее туда, прямо с землей на корнях, и жевал. Выл, стонал и жевал. «Вот оно и случилось», — подумал Джеймс. Жизненный стержень в нем надломился. Он помог Полу подняться и шепнул:
— Нельзя, чтобы тебя видели таким.
Пол, не произнося ни слова, таращился на него, и Джеймс впервые обнял его рукой за плечи. И на этот краткий миг они стали одним. Посмотрели друг на друга, осознавая, что ничего не кончено, что между ними зародилось нечто новое. Джеймс даже испугался, и по тому, как задрожали губы Пола, понял, что и тот испугался тоже.
Он открыл лампу, чтобы поджечь факел, и вдруг услышал какое-то жужжание. Оно не унималось, ни пока он шел к раскачивающемуся на дереве телу, ни пока поджигал его. Все подчиненные Джеймса стояли, направив ружья на черномазых. Вот она, первая ошибка. Так было и во сне. «Скольких мы сможем уложить? Двадцать? Тридцать? А что делать с оставшейся сотней?» Внезапно Джеймс увидел, как бежит вперед та проклятая баба, чье имя его язык отказывался произносить, и внутри у него все застыло.
Вот почему мулату удалось застать его врасплох.
Числа
Мы — Семеро.
Посланные приглядывать за вами.
От вас же требуется только смотреть вверх.
И помнить о звезде.
Но памяти недостаточно.
Мы с самого начала вам это говорили. Может, не совсем так, как вы ожидали, но мы дали вам знать.
Даже если бы мы объяснили, что с нами случилось, разница была бы невелика. Вы уже знали ответ. Именно так вы здесь оказались.
Памяти недостаточно, но знайте:
Младенцев нельзя увещевать, их можно только кормить или морить голодом.
Чтобы разрушить чары, нужно навести другие — равные или превосходящие по силе.
Космос на вашей стороне.
Вы должны выступить все разом или не выступать вообще, иного не дано.
Путь к исцелению нам неизвестен, но это не значит, что его не существует.
Не бойтесь темноты.
Потому что вы сами — тьма.
Исход
Глаза Самуэля закатились под лоб. Сгрудившиеся вокруг люди, те, чьи сердца, несмотря на усталость, бились так громко, что было слышно, не знали, куда смотреть. И старались не поднимать глаз, пока не прозвучало прямого приказа. Все, кроме Мэгги. Та морщилась. Стояла, навалившись на здоровую ногу, и комкала рукой подол платья. В другой руке блестело что-то металлическое.
Струйки крови по груди Самуэля побежали быстрее. Петлю набросили ему на шею, голова не держалась. Опухшие глаза пока еще видели — видели, как мечется по хлопковому полю скот. Уже одно это зрелище радовало. Но Самуэль разглядел и другое — сжатые кулаки, застрявшие в глотках крики, глаза, опущенные, чтобы никто не мог прочесть, что в них написано. И все это придало ему сил, чтобы улыбнуться в последний раз.
Наконец его вздернули. В горле что-то забулькало, ноги, внезапно ожившие, когда за телом пришла смерть, задергались в воздухе, а руки судорожно вцепились в петлю. И хотя поджечь его еще не успели, он чувствовал, что горит. Джеймс запалил факел. Теперь оставалось только гадать, пустит ли он его в дело сразу или немного выждет.