— Знаешь, где я никогда не была? — вслух спросила Сара у мироздания.
Она бросилась к хлопковому полю, пробежала мимо потерянно слоняющихся коров и, оказавшись на противоположном краю, увидела строй хижин, тускло освещенных отблесками от горящего тела Самуэля. Сара медленно прошла мимо них, любуясь цветами, в которые их окрасило пламя. А затем посмотрела на простиравшийся за ними лес.
— Вот там я никогда не была, — громко произнесла она.
На юге. Она никогда не ходила в южную сторону, потому что Пол и другие заверяли, будто чокто невероятно мстительны и любят лакомиться черной плотью. Но разве не то же самое они говорили о матерях бесконечности, не боясь, что те явятся и взыщут с них за клевету? Нет уж, если для Пола и ему подобных чокто — чудовища, значит, ее они не тронут. Что бы ни пряталось в том новом лесу, в иной темноте, она ко всему готова. Это здесь бродят кошмары. Уж пусть лучше ее сожрут, чем ждать, пока бледные руки снова попытаются развести ей колени.
— Что, Мэри, скажешь, я неправа? — спросила она у тьмы.
Сердце ее билось последним в длинном ряду женщин, прятавших лезвия в теплых губах. Что ж, тубабы, рискните, если не боитесь. Сара заправила выбившийся конец повязанного вокруг головы платка, подоткнула подол платья между ног, смастерив импровизированные штаны, и вошла в лес, свободной рукой раздвигая листву и ветки. Однако стоило ей выбраться на прогалину, как путь ей преградил откуда ни возьмись появившийся отряд. Мужчины — одни оборванные и беззубые, другие высокие и тощие — выстроились рядком, похожие на зубцы вил, что так и норовили вонзиться ей в тело.
Все разом пошли на нее, а Сару вдруг посетила мысль, досадная, как заноза в ступне. Легче всего было поверить, что тубабы чудовища, и ждать от них преступлений. Труднее было осознать страшную правду: чудовищ не существует. Все злодейства на свете совершают обычные люди. И у каждого из них в груди имеется драгоценная изящная штука, которую при желании можно обрушить на голову другого, а потом вернуть на место — и та снова начнет биться. Теперь, вытащив занозу, Сара спокойно могла шагать по земле, даже по самой ухабистой.
Она дерзко улыбнулась этим бандитам. Ее имя уже стерли со всех памятников, заменив именами мужчин, бездумных, агрессивных, трусливых мужчин, которых одновременно и пугала, и восхищала утроба, выносившая все сущее, — иначе говоря, космос. Они стащили с неба богинь и зарыли их в землю, спрятали так, что только самым одаренным удавалось их разглядеть. А теперь решились вымарать и ее лицо из хроники, рассеять ее останки так, чтобы их никогда не нашли.
Сара сжала правую руку в кулак, а левой достала спрятанное за щекой лезвие. Пускай раздувают пожар сильнее, подбрасывают поленья в пламя, это неважно. Нет уж. Если она и станет чьей-то жертвой, так только своей собственной.
Она закачалась из стороны в сторону, как качались оставшиеся за спиной кусты хлопка. Между ног скользнул ветер. Одну руку Сара сжала в кулак и выставила вперед, другую спрятала за спину — этакую готовящуюся к нападению змею с посверкивающим в пасти острым клыком. Вообразив, как вытянутся физиономии нападающих, когда она как минимум двоих из них утянет за собой в те жаркие земли, где народу ее живется славно, Сара приготовилась к атаке.
— Что ж, налетайте!
Пробравшись в самый центр кучи-малы, Амос вскинул вверх руки.
— Успокойтесь! Это рассвет Дня Господня! — выкрикнул он, но голос его потонул в диком шуме.
Глупцы, они не понимали, что там, снаружи, горя будет куда больше, чем здесь, в Пустоши. Конечно же, всем им отлично известно было, что творилось тут, за высоким забором, все было записано на телах. Однако они и представления не имели, от чего их этот забор защищает. А вот Амос знал. Что может быть страшнее тубабского патруля? Отряда юношей, вскормленных слезами тубабских женщин, отправляющегося в лес поискать, не притаилась ли где в чаще или укромной пещере стайка черномазых?
Они полагали, что понимают, каково это — голодать. Но даже не представляли, сколь далеко это чувство от настоящего голода. Ни разу не видели, как человек, у которого в животе уже дней пять не было даже жалкого кусочка мяса енота, травится, сжевав от измождения ядовитый корешок.
Но еще хуже, когда поблизости нет колодца. В речной воде слишком много соли, от нее бывает расстройство желудка. И на дождь полагаться нельзя, ведь климат тут изменчивый. В лучшем случае едва успеешь собрать немного воды в ладони, и дождь тут же, как назло, прекратится. Что уж говорить о волках, змеях и крокодилах, которые только и ждут, как бы вонзить зубы в какого-нибудь идиота. А как насчет малышей? Тащить в дебри ребенка и слушать потом, как он орет от голода, не в силах высосать молока из высохшей от голода материнской груди?