— Ненавижу? Парень, да ты сдурел, что ли, такие глупые вопросы задавать?
Они обнялись. Самуэль поцеловал Исайю в ухо.
— Мне пора, — шепнул он.
— Что ты сказал? — вскинулся Исайя, не уверенный, что верно расслышал за шумом воды.
— Нам пора.
Исайя кивнул и сжал руки Самуэля в своих. Наконец, оторвавшись друг от друга, они направились к лесу.
Тропинки не было. Разросшиеся, не тронутые рукой человека кусты заполонили все вокруг. В пологе ветвей не виднелось ни одной прорехи, и оттого лунный свет не проникал в чащу. Исайя и Самуэль пробирались сквозь дебри, ломая ветки и наступая на червей и камни. Несмотря на усталость, они старались идти быстро. А услышав змеиное шипение, еще ускоряли шаг. Хоть бы сова заухала — так бы они примерно поняли, в ту ли сторону идут.
Казалось, они несколько часов пробирались сквозь чащобу: ломали ветки, падали и перелезали, пока наконец не вышли на поляну. Земля под ногами была мягкая и влажная, в воздухе густо пахло хвоей. Где-то выли звери, над ухом звенели комары, ухала сова и шелестели на ветерке листья. Снова показалось ночное небо, и Исайе с Самуэлем удалось разобрать в полутьме смутные силуэты друг друга. Этого им вполне хватило. Черный, как сама ночь, и темно-лиловый, они разглядывали друг друга в неясном свете луны и звезд. Дыхание у обоих сбилось, грудные клетки тяжело вздымались. Слишком измотанные, напуганные и голодные, чтобы улыбаться, они все же чувствовали, как ползут вверх уголки губ.
— Как думаешь, далеко мы ушли? — выдохнул Исайя.
— Не знаю, да только мне бы передохнуть. Хоть минутку.
Самуэль растянулся под стволом могучего платана, густо поросшего мхом.
— Говорят, мох по северной стороне стелется, — мягко сказал он.
— Стало быть, нам туда нужно, — Исайя указал на противоположный край поляны.
Самуэль не ответил. Только вдыхал полной грудью и медленно выдыхал. Пожалуй, слишком медленно. Дыхание его сбивалось. Исайя подошел к дереву и склонился над ним.
— С тобой все в порядке?
Самуэль, сдавленно дыша, улыбнулся.
— Да, кажись. Умаялся просто. Пить хочется. И есть тоже.
Исайя порыскал в темноте в поисках чего-нибудь съедобного. Ни цикория, ни рогоза, ни клевера поблизости не росло. Зато удалось отыскать кипрей — тот ярко пестрел в темноте. Нарвав его, Исайя поскорее вернулся к платану.
— Больше ничего пока не нашел, но вот погоди, рассветет, тогда уж…
Самуэль скорчился на земле.
— Сэм!
Исайя опустился рядом с ним на колени. Тот напряженно морщился, щурился. На щеке его лежала полоса лунного света.
— Не по себе мне что-то, — сказал он и, ухватившись за Исайю, попытался встать. Но тут же вновь съехал вниз по стволу и рухнул на корни, подставив руку, чтобы смягчить падение. — Что-то не так. — Он принялся растирать грудь и предплечья. — Нехорошо себя чувствую.
— Нешто заболел? — Исайя потянулся к его груди. От Самуэля так и шпарило жаром.
— Нет! — выкрикнул тот, вскочил на ноги и привалился к дереву. — Не трогай там. Не хочу тебе больно сделать.
— Ты меня пугаешь. Что с тобой, объясни!
Широко раскрытые глаза Самуэля вдруг засветились, как фонари. А тело окутало оранжевое сияние, ярко-алое по краям. Сначала он испуганно хватал ртом воздух, потом вдруг захрипел. И вспыхнул так ярко, что стало светло, как днем. Исайя отшатнулся и рухнул на землю, словно что-то толкнуло его в грудь. Из черной ночи на него глядели лица — много-много лиц. И часть из них была его собственными лицами.
Свет разгорался все ярче и ярче, и вдруг Самуэль крикнул:
— КАЙОДЕ!
Имя закружилось в воздухе, зазвенело эхом и промчалось мимо Исайи, оставив длинный ожог у него на груди. Он схватился за метку рукой, осмотрел ее, снова поднял глаза на Самуэля и потянулся к нему. Попытался шагнуть вперед, но тут же наткнулся на нечто невидимое, оттолкнувшее его прочь. Гул все нарастал, доносился со всех сторон. Будто голоса… Сколько их? Пять? Шесть? Нет! Больше! Полный круг. Он слышит их. Вот они — давят, отпихивают, гонят его прочь, прочь. Но ведь там Самуэль. Исайя снова попытался подобраться к нему. Почти достал. Их дрожащие пальцы вот-вот должны были соприкоснуться. Но нет, слишком поздно.
В воздухе затрепетал последний звук, и Самуэль вдруг рассыпался на тысячу светлячков. Или искр? Исайя не понял толком, так и стоял на коленях с трясущейся головой, весь дрожа, разинув рот и почти ничего не видя из-за яркого света.
Крошечные светящиеся точки, некогда бывшие Самуэлем, а может, и до сих пор им остававшиеся, кружась и мерцая, стали подниматься в ночное небо, не жалея о том, кого бросают на земле.