— Да кто подкрадывается? Подошел просто. Но ты, гляжу, занят очень, в чужие дела лезешь…
— Вот еще, — фыркнул Самуэль и махнул рукой, словно отгоняя комара.
— Дак подсобишь мне загнать коней в стойла или нет?
Самуэль закатил глаза. Уж такой этот Исайя послушный. Может, даже и не послушный, но зачем отдает себя им так всецело и с такой готовностью? Самуэлю казалось, что это он от страха.
Исайя тронул его за спину и, улыбнувшись, направился к хлеву.
— Похоже на то, — прошептал Самуэль и пошел следом.
Они распрягли лошадей, напоили их, дали каждой по охапке сена, а оставшееся смели в левый передний угол, поближе к аккуратно сложенным снопам. Самуэль работал неохотно, фыркал, вздыхал и тряс головой. Исайя же, наблюдая за ним, только посмеивался, хотя и понимал, как опасно может быть такое настроение. Однако утешение здесь приносили даже мельчайшие проявления непокорства.
Когда они закончили работу, уже стемнело и на небе показались звезды. Исайя снова вышел на улицу, оставив Самуэля беситься в одиночестве. Вот он какой, его личный бунт, — стоять, прислонившись к обрамляющему хлев деревянному забору, и смотреть вверх. «Ишь, столпились», — пробормотал он, разглядывая звезды. И задумался: что, если небу тяжко от такого изобилия? Что, если усталая ночь однажды стряхнет их с себя и все вокруг поглотит тьма?
Самуэль похлопал Исайю по плечу, пробуждая его от грез.
— Ну и кто из нас теперь лезет не в свое дело?
— Будто у неба есть дела, — ухмыльнулся Исайя. — К тому же я-то свою работу уже закончил.
— Ишь какой славный раб. — Самуэль ткнул Исайю пальцем в живот.
Тот рассмеялся, отошел от изгороди и направился обратно к хлеву. У самых дверей остановился, подобрал с земли несколько камешков, швырнул в Самуэля и с криком «Ха!» скрылся внутри.
— Мазила! — выкрикнул тот в ответ и припустил за ним.
Парни принялись носиться по хлеву. Самуэль все силился поймать Исайю, но тот каждый раз с хохотом уворачивался. Наконец Самуэль с разбегу напрыгнул ему на спину, и оба ничком повалились в свежее сено. Исайя ерзал под Самуэлем, пытаясь высвободиться, но смех совсем лишил его сил. Самуэлю только и оставалось, что повторять: «Ага, как же» — и улыбаться ему в затылок. Позади шумно дышали и фыркали кони. Похрюкивала свинья. Коровы звуков не издавали, лишь переступали ногами, позвякивая колокольчиками на шеях.
Они поборолись еще немного, но вскоре Исайя сдался, и Самуэль ослабил хватку. Тогда они перевернулись на спины и увидели прореху в крыше, сквозь которую лился бледный лунный свет. Обнаженные груди их тяжело вздымались, с губ срывалось хриплое дыхание. Исайя вскинул руку, словно пытаясь заслонить ладонью мягкое свечение, но то все равно просочилось между пальцами.
— Надо бы кому-то из нас крышу подлатать, — сказал он.
— Попустись уже. Хоть сейчас не забивай себе башку работой, — бросил Самуэль жестче, чем собирался.
Исайя обернулся к нему. Проследил взглядом очертания профиля: выдающиеся вперед пухлые губы, короткий широкий нос, торчащие во все стороны спутанные вихры. Потом перевел взгляд ниже, на влажную от пота грудь Самуэля, которую лунный свет облил серебристой краской. Исайя как завороженный следил, как она вздымается и опадает.
Самуэль ответил ему таким же нежным взглядом. Исайя улыбнулся. Ему нравилось наблюдать, как Самуэль дышит, приоткрыв рот, как поджимается его нижняя губа, а язык прячется за щеку, придавая ему шкодливый вид.
— Умаялся? — спросил он, тронув Самуэля за руку.
— Да вроде должен бы. А как будто и не.
Исайя подкатился ближе и прижался к нему. Кожа в том месте, где соприкоснулись их плечи, тут же взмокла. Шершавая ступня задела другую. Самуэля невесть почему бросило в дрожь, и он тут же рассердился на себя за такую открытость. Но Исайя его злости не разглядел, напротив, ему показалось, что Самуэль так и манит его к себе. Приподнявшись, он забрался на него верхом — Самуэль дернулся, затем расслабился. Исайя медленно, нежно обвел языком его сосок, и тот ожил у него во рту. С губ обоих сорвались хриплые стоны.
Как не похоже все это было на их первый поцелуй. Когда это случилось? Сезонов шестнадцать назад или больше? Временами года считать было проще, чем лунами, ведь та порой тоже проявляла строптивый норов и не показывалась на глаза. Исайя точно помнил, что в ту пору, когда они впервые замерли на нетвердых ногах, не смея от стыда поднять друг на друга глаза, яблоки висели на деревьях крупные и алые, как никогда. Сейчас он наклонился и припал губами к губам Самуэля. Тот лишь слегка отпрянул. С каждым поцелуем он становился податливее. Схватка, во время которой ему так хотелось придушить не то Исайю, не то самого себя, была позади, наступило перемирие. Напоминанием о ней остались лишь беспокойные искорки в уголках глаз и легкая горчинка в горле. Но и их вскоре вытеснило другое.