Слезы шепнули Исайе: «Мы близко», и он опустил глаза. Увидел собственные ноги, все глубже вязнущие в рыхлой влажной земле. Второй удар пришелся на спину Самуэлю, и Исайя снова вздрогнул всем телом. Царившее кругом предательство вселило недоверие в их сердца, и сердце Самуэля оказалось к нему особенно восприимчиво. От непосильной ноши они ополчились друг на друга.
Самуэль глянул на Исайю, и тут же в груди у него всколыхнулось презрение. Закружило, взвиваясь, пока Самуэль, вдохнув глубоко, не оттеснил его ниже, в живот. Им бы только дождаться, когда цепи ослабят, закинуть их на шеи недомужчинам и умереть под пулями, которые непременно в них полетят. Вот только Исайя никогда на такое не решится. Самуэль знал его много лет, но так и не понял, отчего тот не желал сжимать кулаки. Да разве ж можно быть таким кротким?
Исайя старался не смотреть на Самуэля, ведь все мысли того отражались у него на лице. Не втолкуешь ему, что крайняя мера должна оставаться крайней. А все же он нутром чуял, что связаны они чем-то куда более прочным, чем ржавые цепи. До чего заманчиво было думать, что стоит одному забыть о своих обязанностях и поднести другому воды, и вокруг — пусть и ненадолго — может воцариться мир.
Они ведь не скоты какие, а все же волокли на себе повозку у всех на глазах.
«Не забыть бы, — думал Исайя, — сказать после Самуэлю, что он никогда не понимал, отчего все так восхищаются вон теми синими цветами». Они, конечно, красят землю и дают глазу отдых среди слепящего моря хлопка. Но ничего особенного в них нет. Лишь отвлекают от главного, а ему обрыдло не обращать на него внимания. А все же глядишь на них, синеющих в тумане, и кажется, будто само небо осыпалось на землю. Может, оно и правильно. Исайя закрыл глаза и совершил ошибку, дав волю мыслям.
Впервые он задумался о тех, кто был до него. Кого первого купил Пол? Может, девушку? Тубабы считают их выгодным вложением, ведь девушек можно взять силой и тем приумножить свое благосостояние. Правда, плоды пожать сможешь лет через десять, не раньше. Значит, это был юноша. Здоровый, с большими руками, широкими плечами, могучей черной грудью и железными ногами, способный в одиночку вскопать и засеять семенами всю плантацию. Может, мальчишку подарил Полу отец? Поначалу тот служил ему игрушкой, а после — орудием труда? Или Пол купил его на аукционе, тщательно выбрав, осмотрев и постановив, что он пригоден для тяжелой работы? Важно понять, кто был первым, ведь это из-за него появился второй. Понятно, что нельзя его в том винить. Одному здесь не справиться. А умереть как герой все равно означает умереть.
Но к черту первого. Самуэлю интереснее было узнать, будет ли когда-нибудь последний. Или хоть тот, кто очнется и такого наворотит, что ни один тубаб больше не решится на столь опасное вложение капитала. Припрятать топор, стащить ружье — разница ведь только в громкости. Сам решай, что тебе больше нравится — свист лезвия или грохот выстрела. Сейчас Самуэль не прочь был бы наделать побольше шума. Прикоснуться к теплому металлу, зажмурить один глаз, надавить пальцем на спусковой крючок — и смотреть, как падает, истекая кровью, жертва. Пускай хоть раз землю напоит чужая кровь. Сколько людей уже уничтожили на его глазах? Никто ведь и не подумал заставить ребенка отвернуться.
Погруженные в свои мысли, перебирая в памяти жуткие моменты, Исайя с Самуэлем свернули, и телега выехала на открытое место. В кузове по-прежнему стояли люди, неподвижные, как соляные столбы. Исайе страшно было обернуться — еще сам таким сделаешься. Самуэль же, как обычно, смотрел прямо перед собой, не желая ни оглядываться назад, ни возводить очи горе. Нет смысла. С небес никто им не поможет. Прошлое лишь сыплет соль на раны и ворошит старые тайны. А тут и в настоящем полно вопросов без ответов. Выходит, смотреть можно только в будущее.
Исайя тем временем гадал, какую форму имеет плантация. Квадратная она или треугольная? Он бы считал шаги, да только не знал таких больших чисел. Точно не круглая. Тубабы круг презирают, а на прямые углы прямо молятся, словно в самой форме их заключен порядок. И вряд ли треугольная — так прямые углы не получатся. Ему ведь ничего из этого знать было не положено: ни про углы, ни про геометрические формы. Должно быть, математику запрещали потому, что ни Полу, ни Амосу незачем было, чтобы он постиг, что такое равенство. Они говорили о деревьях, плодах, змеях, но лишь для того, чтобы отвлечь, чтобы ты не вздумал измерять расстояние, отделяющее здешнее существование от настоящей жизни. Исайя не возражал. Прикидываться невеждой порой больнее, чем гнуться под ударами хлыста. Если что когда и сломит его, так не цепи, а необходимость притворяться, будто он ни на что, кроме пахоты, не способен. В воздухе звенели цепи, соединявшие их с Самуэлем запястья и щиколотки в некое подобие буквы I. Из-за острых штырей, удерживавших оковы, двигаться было трудно, приходилось расставлять ноги шире, чтобы те не проткнули кожу.