Сколько тут хижин? С десяток, может, чуть больше. И все такие же ветхие, как у наших, разве только размером немного побольше. Некоторые скособочились, будто их пьяные строили. И все стоят рядком, а куда этот ряд ведет, никто и не знает. Может, к забытому морю или лесу, где покоятся останки тех, кого убили, чтобы заполучить эту плантацию.
Пуа вышла из зарослей травы и ступила на утоптанную десятками ног тропинку, что обозначала границу между плантацией и хижинами. «Вот где они это чувствуют», — подумала она. Отдаляются от дел рук своих. Забывают про ими же сотворенный — в чем никогда себе не признаются — ужас. Ужас, который однажды — через много лет после ее собственной смерти — станет погибелью и им самим.
Ей повезло. Взрослые, видно, ушли в церковь, или спали, или прятались по углам от ополчившегося против них солнца. Возле хижин остались лишь дети. Те, что постарше, приглядывали за малышами. И все они смотрели на нее со смесью любопытства и презрения. И да, они хмурились, но руки в кулаки не сжимали. А это означало, что немного времени у нее есть. К тому моменту как они вспомнят, кто они такие, она уже успеет сделать то, зачем пришла.
Приподняв подол платья, Пуа направилась к ближайшей хижине, у стены которой, как и говорила Мэгги, рос кустик окопника. Ох, и до чего же красивый! Листья и стебли темно-зеленые, а цветы похожи на крошечные лиловые колокольчики. Дети бросили игру и попрыгали с крыльца вниз поглядеть, что это она такое задумала.
— Беатрис, тут черномазая! Разве черномазым сюда можно? — сказал самый маленький мальчик, откидывая золотистые локоны с чумазого лица.
— Нет, нельзя! — ответила Беатрис, девочка лет четырнадцати.
Мальчик держался близко к ней, и Пуа решила, что это его старшая сестра.
— Прошу прощения, мисси и масса, — глядя себе под ноги, затараторила она. — Масса Пол послал меня сюда за цветами. У мисси Рут живот болит, а эта трава боль снимает.
Беатрис окинула Пуа взглядом с ног до головы.
— А ты вообще кто?
— Пуа, мэм.
— Что это за имя такое?
— Не знаю, мисси. Меня так масса Пол назвал.
— Не давай ей рвать цветочки! — выкрикнул малыш. — Они наши!
— Тихо, Майкл. Ничего она тут не сорвет, — сдвинула брови Беатрис.
До чего же Пуа хотелось схватить эту Беатрис за платье, сжать кулак и треснуть ей промеж глаз. Она даже правую ногу назад отставила для лучшего упора и тут же опомнилась.
— Как скажете, мисси, могу и уйти. Передам массе Полу, что вы не разрешили. Большое спасибо, мэм.
Она сделала вид, будто собирается повернуть назад.
— Погоди! — окликнула Беатрис.
Пуа обернулась.
— Да, мэм?
Беатрис вздохнула. Глянула на Майкла, потом на кустик окопника.
— Ладно уж, ступай сорви сколько нужно. Да побыстрее!
Сделав над собой усилие, Пуа поклонилась и бросилась к кустику. Сорвала охапку цветов и сунула ее в тючок из листьев слоновьего уха. Затем встала и направилась к краю поля.
— Эй, научишь и меня такие сумочки делать? — крикнула ей вслед Беатрис.
— Да, мэм, — закивала Пуа, обернувшись.
Но ответили так лишь ее губы. А напряженная спина, расправленные плечи и крепко сжатые зубы хором грянули: «Ни за что!»
Пуа нырнула в заросли хлопка.
— За что ты ненавидишь мужчин? — спросила Тетушка Би, приблизившись к Саре.
На губах ее играла легкая нежная улыбка. Глаза заверяли, что вопрос она задала просто из любопытства, а не потому, что стремилась узнать о врагах столько же, сколько о друзьях.
Сара покосилась на нее и вновь отвернулась в ту сторону, с которой вскоре должна была показаться Пуа.
— Я не ненавижу мужчин. Мне не нравится только, когда меня пытаются заставить о них думать. — Она покосилась на Мэгги и Эсси. — Но, как по мне, у меня есть полное право их ненавидеть. — Она обернулась навстречу утреннему солнцу, и лицо ее ожило, как умеет оживать только тьма, впитывая свет и творя с ним все, что ей вздумается. Сара уперлась рукой в бок. — Любить мне их не за что. Мне вообще до них дела нет. Живут себе и живут, как деревья или небо, пока их натура не начинает брать свое. Я о них и не думаю. — Она вздохнула. — Я и сюда-то пришла только потому, что Мэгги меня кликнула. А еще потому, что Эти Двое… не совсем мужчины. По крайней мере, один из них. Он, может, и вовсе нечто иное.