Выбрать главу

Акуза предложила провести свадебный пир в своей хижине, ведь та была больше других. К тому же она надеялась порадовать этим Кетву, которому Козии приходился любимым племянником. Пол устелили банановыми листьями, вдоль которых по обеим сторонам расселись более сотни Косонго. Остальные встали позади. Застеленную листьями площадку усеивали горшки с разнообразными кушаньями. Кетва и Даши постарались на славу. Тут были и рыба, и куропатки, и тушеная мякоть кокоса, и бананы, и дикий рис, и манго, и аки, и хлеб, и пюре из батата, и медовый пудинг. И, разумеется, вдоволь пальмового вина. Царь села во главе, а Элева и Козии — напротив нее. Запястья их все еще обвивала веревка, и потому каждый из них кормил другого свободной рукой.

Члены племени по очереди подходили к молодым и складывали у их ног подарки: разноцветные перья, плетенные из высушенных пальмовых листьев головные уборы, длинные копья с изящными наконечниками. Вскоре выросшая возле новобрачных гора заслонила от них все яства. Жены царя Акузы, посмеиваясь, отодвинули дары к выходу из хижины. Утром они помогут молодым перенести их в новое жилище.

Трех призраков и их спутника царь Акуза посадила справа от себя, по ту руку, которой метала копье. Так она могла не спускать с них глаз. Назвавшийся братом Габриэлем оказался разговорчив. Он постоянно оборачивался к Гуссу и обращался к нему на незнакомом языке, что резало слух царю Акузе. И как только этому парню удавалось терпеть такое, да еще разбирать, чего незнакомец от него хочет.

Однако в конце концов это допекло и Обоси — Гуссу давали детям множество имен на разные случаи жизни, и этот сказал, что обращаться к нему следует так.

— Хватит, — сказала ему царь Акуза. — Если он хочет разузнать что-то о моем племени, пускай спрашивает меня напрямую. А ты переводи.

Голос у брата Габриэля был вкрадчивый, каждое слово он не столько выговаривал, сколько растягивал в улыбку. Царь Акуза не желала признаваться себе — хотя после и осудила себя жестоко за такую неосмотрительность, — что эта улыбка ее пугала.

— Царица Акуза, — обратился к ней Габриэль. По счастью, Обоси хватило ума исправить его ошибку и назвать ее настоящим титулом. — Какая у вас очаровательная деревня. А церемония… Спасибо, что разрешили и нам присутствовать.

Царь кивнула.

— Осмелюсь поинтересоваться, чему она посвящена? — продолжил он и кивнул на Элеву и Козии. — Эти двое прошли инициацию и теперь считаются мужчинами? Или мы видели ритуал посвящения в воины?

Царь Акуза едва не поперхнулась вином. Отставив чашу, она рассмеялась.

— Мне казалось, даже чужаку это должно быть понятно. Неужели в твоей земле совсем нет традиций? Прародители заметили и одобрили их ухаживания. И теперь они связаны узами.

Габриэль вытаращил глаза.

— Связаны узами? В смысле женаты? — Он покосился на Обоси, но тот лишь кивнул, подтверждая, что он все понял правильно. — Но ведь они мужчины, — вскинулся брат Габриэль. — Это содомский грех.

«Мертвецы невероятно глупы, — подумала царь. — А еще непонятливы и неосторожны». Должно быть, потому они сюда и явились. Будь они мудры, разве они бродили бы по миру, сбивая с толку всех, кто встретится на пути? Вроде этого Гуссу, например, который, забыв традиции, без приглашения явился к ним в деревню и привел с собой бескожих. Царь пригубила вино, затем отщипнула кусочек рыбы, макнула его в пюре из батата, отправила в рот и обернулась к брату Габриэлю. Жевала она так долго и тщательно, что и ему, и Обоси, и двум другим явно стало не по себе.

— Я не знаю слова «Содом». Но уже по тому, как ты его произнес, могу сказать, что мне оно не по душе. Элева и Козии остались такими же, как раньше. Разве ты не видишь, что они связаны? Тебе бы следовало склонить голову перед их узами.

— При всем уважении, царица, но они же оба мужчины.

Царя Акузу оскорбила бы его дерзость, не понимай она, что этот несчастный бледнокожий явно ничего не знает о жизни. В своем невежестве он видит лишь этот мир и представления не имеет о мире ином.

— Оба мужчины?

Странные они, эти бесцветные. Объединяют вещи в группы по признакам, которых не понимают, а не наоборот. Брат Габриэль видит лишь тела, но не дух. Смешно даже: он подобен человеку, который не знает местности, однако, отказываясь признать это, мечется, натыкаясь на деревья, и возмущается, отчего это их так беспорядочно насажали.