— Не может такого быть, — со смешком отозвалась она. — Они связаны. Разве ты не видишь?
— Думаю, наша религия принесла бы вашему народу много пользы, — заметил брат Габриэль.
Но царя его слова не встревожили. Она верила в собственную стойкость и в то, что не заблуждается относительно стойкости своих людей. Этот брат Габриэль, этот португалец, как он сам себя называет, изъясняясь на своем неточном, пресном, тарабарском наречии, просто дурак и шарлатан. Сколько бы таких к ним ни явилось, им не переманить ни одного Косонго на свою сторону. К тому же от вина на царя нашло игривое настроение. Кликнув Кетву и Нбингу, она отодвинулась, освобождая место возле себя, и велела им сесть рядом. Взяв обоих за руки, она обернулась к брату Габриэлю.
— Кому же тогда сторожить врата? — улыбаясь, спросила она его. — Ты утверждаешь, что, по-вашему, с Элевой и Козии что-то не так. Кто же тогда у вас охраняет врата?
— В смысле, небесные врата? Они богохульникам не открываются.
— Небесные? Какое странное название. Что же это за место такое — небеса, — которое не желает открывать врата перед собственными стражами?
— Как бы там ни было…
— Значит, вот что случилось с вашей кожей? — перебила царь Акуза. — Боги освежевали вас за то, что вы не проявляли к вратам должного уважения?
— Ваше величество, не думаю…
— Хватит.
Царь откинулась назад, в объятия Кетвы, поднесла к губам руку Нбинги и поцеловала ее. Смех ее эхом разнесся по хижине. Кликнув других двух жен, она приказала подать чужеземцам еще еды и вина, ведь они уже съели все, что поднесли им раньше. Нужно будет постелить им в одной из гостевых хижин, а утром пускай отправляются восвояси. Не забыть еще сказать Обоси, чтобы вождь Гуссу никогда больше не позволял своим людям приводить в Косонго злых духов. Поступая так, он проявил неуважение, если не сказать хуже, — ведь ему известно, как давно они планировали церемонию. И она не желает больше видеть этих бескожих уродов. Никогда.
Однако кое-чего царь Акуза не знала.
Не знала, что далеко-далеко, за зелеными горами, там, где сверкает, никого не поражая, молния, из брюха полых зверей, жаждущих темной плоти, уже выходят сотни таких, как брат Габриэль. Они переплыли море, пробрались через водоросли и прямо сейчас ступают на неприветливый каменистый берег. А в руках держат палки, в которых заключен небесный гром. Долгий же путь пришлось им проделать. Может, оттого и стали они такими алчными и ненасытными?
Царь Акуза не знала, что очень скоро они сожрут и ее народ, и многие другие окрестные племена, не разбирая и не желая разбирать, дружелюбные они или враждебные. Для них все они будут лишь живым сырьем: топливом для безбожной машины, созданной, как ни странно, во имя их якобы миролюбивого бога. Они клялись, будто он кроток, как ягненок. Как же царю Акузе было догадаться, что он волк в овечьей шкуре?
Она пока не знала, на что способны люди брата Габриэля, что случилось с деревней Гуссу, и почему Обоси — которому посулили, что, если три демона не вернутся в срок живые и здоровые, всех его детей, не исключая новорожденного сына, ждет мучительная смерть, — вступил с ними в сговор. Никакой провидец — даже Семьюла — не смог бы ее предостеречь. Ни прародители, ни колдуны в Косонго не способны были превратить женщину в животное. Но португальцам, как ей вскоре предстояло выяснить, этот фокус легко удавался.
Не знала она и того, что вскоре призраки схватят ее собственных детей и примутся грузить их в свои посудины, словно тюки с товаром. И что один из них в отчаянии вырвется из их рук и прыгнет за борт, а остальные, скованные с ним цепью, словно нитка церемониальных четок, полетят вслед за ним в серое месиво. А дети ее дочерей, покрытые кожей незнакомого ее глазу цвета, всю жизнь будут страдать от рук чудовищ. Им не суждено будет познать ни любви, ни объятий. Нет, их будут использовать для удовлетворения прихотей и вынашивания детей — во веки веков. Не могла она предсказать и того, что увидит своего первенца в цепях, увидит, как Козии и Элева отчаянно пытаются его освободить, и сама бросится с копьем в самую гущу. Сразит многих и многих — уйма нечисти падет жертвой ее разъяренного сердца и твердой руки — прежде чем трус, подкравшись сзади, чтобы не смотреть ей в глаза, направит гром ей в спину. Кто мог представить, что, прежде чем навсегда закрыть глаза, она увидит, как Козии и Элева разрывают цепи, чтобы освободить ее старшую дочь? И что через несколько мгновений новые цепи набросят на шеи им самим?