— Знаешь, я недавно писал Исайю, — наконец заговорил он. — Вон там, возле поля.
Самуэль замер. Вынул руки из ведра, встряхнул ими, рассыпая в разные стороны брызги. Встал и вытер ладони.
— Писали его, сэр?
Самуэль покосился на Исайю. Тот поднялся и отдал башмак хозяину. Самуэль оглядел Исайю с ног до головы и обернулся к Тимоти.
— Дак ведь на нем вроде как ниче не написано, масса.
— Что? Нет, — рассмеялся Тимоти. — Я писал его портрет. Ну, знаешь, которые на стены вешают.
— А-а, вон оно что. Должно, красиво вышло, сэр. — Самуэль снова покосился на Исайю, тот ответил ему суровым взглядом.
— Может, я и тебя как-нибудь напишу, — добавил Тимоти.
— Как пожелаете, сэр.
— Если ты не против.
— Ни в коем разе, сэр.
Тимоти вдруг овладело беспокойство, причину которого он никак не мог постичь. Он смотрел на стоящих перед ним негров, и отчего-то ему становилось не по себе. Этот Самуэль — надо же, какой длинный! даже когда сутулится! — вел себя вроде почтительно. Но при этом постоянно смотрел куда-то мимо него с натянутой улыбкой. Крепкий, ладный, цветом кожи он напоминал баклажан — не черный, а скорее лиловый. А таких ослепительно-белых зубов Тимоти еще никогда не видел. У всех его знакомых они были желтоватые или зеленоватые, как трава.
Многие ребята в колледже любили поболтать. Все трещали и трещали, и любому становилось понятно, что все эти невероятные события из их прошлой жизни не что иное, как выдумка, в которую они сами горячо верят. И все же Тимоти, слушая их, округлял глаза, охал на драматических паузах, а под конец бурно аплодировал.
Когда же сам он начинал говорить, это всегда всем нравилось. Неспешный протяжный голос его неминуемо вызывал улыбку. Довершали дело ямочки на щеках, хотя можно было бы обойтись и без них — Тимоти одним своим нравом уже умудрялся завоевать всеобщую симпатию. Если он чему и научился на Юге, так это умело скрывать свои недостатки, льстить собеседнику, изображать почтение даже перед теми, кого превосходишь по всем параметрам, и всегда служить эталоном вежливости. А еще не давать воли грязным мыслишкам, даже когда брюки готовы лопнуть по швам. Капелька на кончике мужского достоинства, которой не суждено упасть в плодородную почву. О да, он был идеальным джентльменом, от которого все приходили в восторг.
Говорили, что на Севере негры свободны, но за все время учебы он ни одного там не видел. Должно быть, их было так мало, что они просто не попадались на глаза. Зато Тимоти встречались люди, называвшие себя аболиционистами. Любопытный народец. Твердили, что мечтают избавить негров от бремени рабства. Но спросишь их, что делать с ними потом, а в ответ получаешь сплошь туманности, неопределенности и разнообразные бредовые идеи.
— Можно отправить обратно в Африку, — как-то заявил один малый на неформальном сборище в городской таверне.
— Через столько лет? — возразил Тимоти. — Полагаю, им там все будет таким же чужим, как и нам. Вы считаете, что держать их в рабстве — жестоко, и хотите исправить дело еще большей жестокостью?
— Ну а что ты предлагаешь? Чтобы они остались здесь, ходили с нами по одним улицам и спали в наших постелях?
— Каким это образом они с улиц проникнут в наши спальни?
— Они такие похотливые, что без этого не обойдется.
«Так это они похотливые или мы?» — думал Тимоти. Он-то знал, видел вблизи, что таится в чреслах мужчин. Хватало лишь кисточки да умелой руки, чтобы оно явилось во всей красе. Силясь сформулировать, в чем же заключается разница между Севером и Югом, Тимоти пришел к заключению, что на самом деле они очень похожи. Отличие лишь в том, что Юг уже обдумал все варианты и пришел к определенным выводам. А Север до сих пор не мог найти ответа на вопросы: кто вместо рабов станет трудиться в полях, и как этим несчастным платить после освобождения. По всему выходило, что северяне в алчности не уступают южанам, просто плохо разбираются в бизнесе.