Решив, что увидел достаточно, Тимоти на цыпочках отошел от хлева и спустился к реке. Добравшись до того места, где несколько дней назад велел выстроиться неграм, он опустился на колени и плеснул себе водой в лицо. Затем снял брюки, надеясь унять жар между ног, но стало только хуже. Тогда он прикоснулся к себе, чувствуя возбуждение все острее, острее, пока не перестал что-либо чувствовать вовсе.
Опустошенный, он вернулся к Большому Дому, неспешно поднялся по лестнице, добрался до своей комнаты и ничком рухнул в постель. Так сладко он не спал с самого приезда. И снились ему извивающиеся тела и влага. Но стоило солнцу заглянуть в окно и обрушить свой жар ему на голову, как Тимоти проснулся. Ослепленный его яростным светом, он потер глаза, а когда зрение вернулось, обвел взглядом комнату. В ответ на него с портрета — еще не законченного, но вполне узнаваемого — глянул Исайя. Тимоти вспыхнул и отвернулся.
Тем же утром он спустился из спальни навстречу Исайе. Рут еще не вставала, и Тимоти провел его к себе.
— Уже бывал в доме? — спросил он.
— Нет, сэр. — Исайя оглядывался по сторонам, видимо, пытаясь сохранить в памяти каждую деталь.
— Вот моя комната. Нравится?
— В жизни такого не видывал. Она ж почти с хлев размером.
Тимоти рассмеялся, прикрыл дверь и тихонько защелкнул задвижку.
— Исайя, ты умеешь читать?
— Что вы, сэр. Черномазым читать не положено.
— А хочешь научиться?
— Нет, сэр. Да на что оно мне?
— Ну я все равно тебя научу. Пусть это будет наш секрет.
— Зачем, сэр?
— Потому что ты мне нравишься, Исайя. По-моему, ты славный парень.
Тимоти взял с книжной полки Библию.
— Подойди-ка. Садись на кровать.
— Дак, масса, я ведь грязный. Не надо бы…
— Неважно. Иди сюда.
Исайя нерешительно подошел к кровати и осторожно опустился на краешек, точно там, где Тимоти похлопал рукой. Тот оглядел его, в который раз убеждаясь, какой перед ним прекрасный образчик физического совершенства. Затем Тимоти покосился на его промежность. Негры белья не носили, и разглядеть, что происходит у них под штанами, труда не составляло. Не может быть! Он протер глаза. Постойте же, да ведь там шевелится! Сомнений быть не может. Вон оно, вползло вверх по штанине и замерло на правом бедре, словно раздумывая, не повернуть ли назад, а то еще заблудишься.
Ей-богу, там шевелится!
Тимоти тронул Исайю за руку, любуясь его кожей. До чего же черная, а в складках еще темнее — прямо завораживает. Так и хочется ухнуть в эту черноту с головой.
— Масса?
— Хочу увидеть кое-что. Разденься, пожалуйста.
Исайя замялся. Раскрыл рот, но так ничего и не сказал. Стащил рубашку, уронил ее на пол. Тимоти подался ближе и, прищурившись, принялся пристально его разглядывать. Взгляд его упал на спину Исайи.
— Это мой отец сделал?
Исайя промолчал.
— За что он с тобой так? — спросил Тимоти и прижался к шраму губами.
Исайя вздрогнул.
— Масса, я думал, вы рисовать меня будете.
Тимоти продолжал покрывать поцелуями его спину.
— Масса, я думал…
— Ш-ш-ш… Это ведь еще лучше, разве нет? — спросил Тимоти, не заботясь о том, каким будет ответ.
Исайя не шевелился.
— Расслабься.
Исайя вскочил. И Тимоти улыбнулся, заметив, что у него эрекция.
— Я видел вас прошлой ночью. В хлеву. Тебя и Самуэля. Видел, чем вы занимались.
Исайя отвернулся.
— Масса, я не могу…
— Не можешь?
— Я про то, что… Самуэль же…
Тимоти встал, шагнул к Исайе, и дыхание их смешалось. Со лба Исайи тек пот.
— Разве ты не заслужил, чтобы кто-то хоть раз был с тобой нежен? — прошептал Тимоти.
Исайя покачал головой.
— Самуэль…
Тимоти наклонился ближе и поцеловал его, не давая этому имени слететь с губ. Исайя не ответил на поцелуй. Тогда Тимоти разомкнул его губы языком, и Исайя глухо застонал.
— Я могу защитить тебя от отца, — охнул Тимоти, прижимаясь к Исайе всем телом.
Вынуждать Исайю не хотелось, но все же особой беды в этом не было. Он ведь не брал его силой. Какой в этом смысл? Самый смак в том, чтобы Исайя сдался добровольно, чтобы Тимоти завладел всем его существом, включая волю.
Тимоти стащил брюки и лег на кровать кверху задом. Исайя зажмурился, потом открыл глаза, отер лоб и опустился на него сверху. Придавленный тяжестью Исайи, Тимоти думал о том, что отдался ему, оказался в его руках. И что-то затрепетало у него в груди. Он поймал это в ладонь и, разжав пальцы, увидел: вот она, не такая блестящая, как он предполагал, но все же свобода. И если он даст ее Исайе, она вернется к нему сторицей. Освобождая другого, ты освобождаешь себя. И это не опасливый Север в нем говорит, вовсе нет. Это чистая правда, он самой своей трепещущей от вторжения ложбинкой это чувствует.