Повседневных забот, однако, вполне хватало, и на время разговор этот забылся. Как раз в тот период стали сбываться наши самые заветные мечты, те самые, из-за которых, собственно и создавался диал. Все происходило как- то само собой, очень буднично. Просто все мы, один за другим, вдруг стали обнаруживать, каждый в своей профессиональной области, что многие проблемы, бывшие для нас "за семью печатями", даже те из них, которые принято было считать фундаментальными "проблемами будущего"
неожиданно оказывались вполне разрешимыми, причем, как правило, общий характер результата мы могли предвидеть задолго до окончательного решения. Окружающий мир приобрел для нас какую-то удивительную, особую прозрачность, стали видимы связи явлений, казавшихся до того независимыми, взор как бы проникал вглубь... Это удивительно прекрасное чувство ясности, прочерченности граней мира, на практике, сколь это ни печально, приводило к одним лишь неприятностям.
Во-первых предвидение результатов, пусть даже правильное, далеко не то же, что действительное их получение.
Это последнее много сложнее - понимание этого обычно приходило одновременно с предвидением. То, что мы ощущали, фактически было появлением развитой интуиции, а интуиция - штука коварная...
Высказывания вслух вызывали в лучшем случае недоверие, насмешки, намеки на "пророчества", а когда результат бывал уже достигнут, обычно проходило достаточно много времени и тем самым насмешникам уже казалось, что именно они то и отстаивали всегда верную точку зрения.
Начались коллизии с начальством и именно потому, что оно-то как раз ничего не забывало...
Случались и курьезы. Так, однажды к нам пришло письмо из Заполярья. Оказалось, один из наших "островитян"
волею судеб вместе со своим другом провел на одной из метеостанций где-то за полярным кругом год без малого. Делать им было почти нечего и они научили диалу ... щенка, которого взяли с собой на зимовку.
Правда, как он писал, не столько щенок учился диалу, сколько они сами осваивали собачью систему "сигнализации". Результатом такого воспитания стала "собака с поразительным интеллектом", если пользоваться стилем этого послания. Друзья писали нам, что с этим псом "можно теперь толковать как с ребенком трех лет от роду". До сих пор не пойму, как относится к подобным сообщениям. Хотя, почему бы и не быть таким чудесам, обучали же обезьян языку глухонемых - и с полным успехом... В свое время это было сенсацией, а теперь - обыденный факт!
Через несколько месяцев пришел ответ из научного журнала. Признаюсь, когда вскрывал конверт, руки у меня дрожали. На официальном бланке было отпечатано несколько фраз. Текст приводим полностью:
"Уважаемые такие-то и такие-то!
Внимательно прочитав направленный Вами в редакцию нашего журнала текст, редколлегия, к сожалению, не обнаружила в нем идей, которые не были бы ранее опубликованы в отечественной и зарубежной печати.
Многие мысли из упомянутых в Вашей работе были высказаны уже классиками языкознания. В тексте практически отсутствует аппарат ссылок. Внешние рецензии также получены отрицательные. Учитывая вышеприведенное, редакция вынуждена отклонить Вашу работу, отмечая в частном порядке, что вряд ли она вообще может быть опубликована".
Когда на очередном собрании группы я вслух зачел текст официального ответа, поднялась буря возмущения.
Особенно ребят потрясла та часть "послания", где говорилось, что в нашей работе якобы отсутствуют не высказанные ранее идеи. Хотя, пожалуй, при желании в этом можно обвинить кого угодно: идеи теории относительности Эйнштейна, скажем, можно обнаружить в самых различных источниках - от древнеиндийских "Вед" до "Логики природы" Гегеля, не говоря уж о Пуанкаре, Хевисайде и многих других... Дело ведь не в "идеях" самих по себе, а в искусстве их конкретного применения! Ох и прав был мой папаша, ох, как прав! Вот и получили мы обещанную им оплеуху, да еще какую!
С горькой иронией я вспоминал, как писали мы эту злополучную статью. Смешно сказать, но почти каждая фраза в ней нам тогда представлялась поистине перлом, чуть ли не откровением в науке, казалось, еще немного и нам останется только принимать поздравления от восхищенных лингвистов... Ну что ж, одно такое "поздравление" у нас уже имеется, и какое - на официальном бланке! Ну и дурака же мы сваляли!
Постой, но ведь кроме статьи есть и кое-что повещественнее: наш опыт "погружения", наши дети, наконец!
Все положения статьи подтверждены практикой! Как же можно было не понять, не почувствовать "дыхания истины"? С чего у нас там, в этой статье все начиналось? А, вспомнил, с понятия симметрии.
Да, там мы начали именно с этого понятия, ибо с понятием симметрии связаны все крупнейшие и сколько-нибудь значительные свершения в современной науке о природе - фундаментальной физике. К языку же мы подходили как к орудию коллективной, общественной мысли, социальному явлению, "изготовленному" обществом из вполне конкретного физического "материала" - колебаний воздуха, звука. Орудие совершенно тогда, когда целиком использует свойства материала, из которого оно изготовлено. Свойства звука непосредственно связаны с симметриями, у него имеющимися. Симметрия же в понимании физиков - это всегда связь между двумя состояниями физического объекта (видами звука в нашем случае), возможность превращения, преобразования одного состояния в другое. Такое превращение называется преобразованием симметрии. Если из одного можно сделать другое, то эти два состояния в чем-то явно похожи друг на друга, что проясняет связь такого понимания симметрии с теми представлениями о ней, которые дает нам школа.
Из всех преобразований симметрии, связанных со звуком, нас интересовали, естественно, лишь те, которые можно использовать для передачи информации: изменение громкости, длительности звучания, высоты тона, наконец, изменения ритма звуков, структуры обертонов (так называемых формант), вариации рифмы. Далее шли преобразования суффиксов, аффиксов и окончаний, перестановки порядка слов и так далее... Как очевидно уже из самого перечисления, речь шла, в основном, о симметриях, связанных с музыкальным строем звуковой речи.
Главная же идея состояла в том, чтобы каждому реальному переходу, превращению одного из окружающих нас предметов и явлений в другой сопоставить соответствующее превращение одного звука в другой, так что все симметрии окружающего мира, выражающие глубокую сущность природных и общественных явлений были бы отражены в соответствующих симметриях мира звуков, симметриях музыки.
Это, в общем-то, так же возможно, как и возможно с помощью карандаша и листа бумаги изобразить, буквально, что угодно. Разница лишь в используемых средствах. Однако, в отличие от простого рисования, изображение связей, симметрий реального мира в виде связей, преобразований различных звуковых, музыкальных форм есть отображение глубоких, сущностных сторон явлений, то, что до сих пор доступно было лишь высшей математике. И при всем этом новый язык был всего-навсего устным языком, хотя и в высокой степени музыкальным! Одним из примеров "математичности" языка оказалось практически полное тождество законов простейших стихотворных форм с аксиомами так называемой дифференциальной геометрии суперсимметричных многообразий, абстрактнейшей математической теории, используемой на самом переднем крае фундаментальной физики. Стишки, однако, любому из нас намного легче сочинять, чем пытаться традиционным способом вникнуть в суть этой теории. Это к вопросу об эффективности диала как "усилителя интеллекта"!
В статье мы приводили этот пример. Хотя, что им до этого, они ведь лингвисты... "Узкий специалист подобен флюсу" - это, кажется, Карл Маркс заметил.
Самым же ценным с научной точки зрения была изложенная в статье грамматика диала, правила, согласно которым производились изменения звуковых форм, строились слова и предложения.
Ее нам удалось создать исключительно благодаря материалистической диалектике. Именно диалектика дала нам возможность выяснить, когда, при каких условиях одно преобразование, одна симметрия переходит в другую, построить строгую иерархическую структуру симметрий, установить их соподчиненность. Диалектика настолько глубоко пронизывала структуру языка, что просто говоря что-либо на диале о какой угодно вещи, коком угодно явлении, невозможно было не видеть диалектики самой этой вещи, диалектики самого явления - о ней буквально кричало каждое слово, каждое предложение! Все было взаимосвязано, одно превращение звука следовало за другим, звуки с одними свойствами, переходили в звуки со свойствами противоположными, и каждый раз это напоминало, что и вокруг нас совершается непрерывное превращение, борьба противоположностей имя которому - движение материи.