На лице невесты блуждала характерная для большинства женщин в такой момент сложносоставная по чувствам улыбка, которую можно расшифровать так: «Попался, голубчик! Ну, теперь у меня попляшешь! Отольются тебе девичьи слезки. Сковородка и половник не раз и не два приземлятся на твою голову. Будут тебе и водичка в супчик, и урина в любимый одеколон, и слабительное перед походом в театр. Все, любимый, гарантирую. За то, кобель, что, добившись своего, слишком долго упрямился, мылился. Никак, короче, не хотел узаконить наши отношения штампом в паспорте».
Как только пишущая сосиска, совершив последний подписной кульбит, оторвалась от сулугунного документа, откуда–то с небес прогремел кастрюльный глас:
— А теперь, Алексей и Станислава, объявляю вас мужем и женой.
— Гип–гип ур–ра–а! Гип–гип ур–ра–а! — возликовали, почувствовавшие историчность момента друзья жениха.
Сыскарей окружили мальчик–официанты и какими–то длинными коридорами провели к богато сервированному столу.
— Друзья мои, каждое блюдо вы должны хотя бы попробовать! — сияя, как солнце над Египтом, сказал Бисквит. — Если почувствуете, что больше не лезет, используйте, не стесняясь, страусиные перья. Делается это так.
Он выудил откуда–то переливающееся всеми цветами радуги перо, широко разинул рот и засунул примерно на четверть.
— В общем, что–то вроде того, — сказал он, не доводя, впрочем, демонстрацию до финала. — Проверено временем: метод древнеримских патрициев. Итак, за дело, друзья мои!
Наполнив бокал фирменным чаем из хрустального сосуда, первый тост произнес генеральный директор известного далеко за пределами Синеокой детективного агентства «Аз воздам», потенциально один из лучших сыщиков мира, — безо всякого официоза, со свойственным ему искрометным юмором:
— Господа, выпьем за явление, которое, укорачивая жизнь каждому человеку в отдельности, продлевает ее всему человечеству. За любовь!
Лично Прищепкин решил соблюсти кулинарную субординацию и начать с салатов, чем, с точки зрения Станиславы, в очередной раз показал свою высокую внутреннюю культуру. Попросил большое блюдо и положил каждого из представленных на столе: несколько ложек салата из баранины с соусом велюте, несколько — из мозгов с бешамелем, буквально две ложки салата из цикория с йогуртом, еще две — из креветок с патиссонами и маринованными грибами, не больше ложки салата из колбасы и сыра по–норвежски. Затем дополнил получившийся восхитительный натюрморт яйцом в чашечке из ветчины и куском омлета с шафраном. Грамотно, что тут скажешь, но ведь на то Георгий Иванович и начальство, чтобы марку держать.
Между тем остальные сыскари «Аз воздама» накинулись на холодные закуски, из коих особенно выделялись паштеты и рулеты, цельные копченые гуси, а также огромные карпы, маринованные в винном соусе. «Прудовые поросята» были словно живые! Хорошо–то, черт подери, как! Особенно если под коньячок и водочку.
— Есть такое душевное состояние человека, при котором он способен на великие дела и открытия, отчаянные поступки. Предлагаю выпить за одержимость! — выразил общее настроение чревоугодец Швед.
Молодые так переволновались, что ничего не ели. Бывает — от большого волнения. Например, некоторые особенно нервные девицы–студентки полностью перестают кушать за неделю до сессии. Леха с утра только проглотил кролика с черносливом, а Станислава, перед самым подписанием судьбоносного документа, пару порций свиных ножек а ля Сент — Менеуль и сотэ из телятины с грибами. Поэтому сейчас они, естественно, враз почувствовали, как засосало под ложечкой. «Пора и нам заморить червячка», — заметил Леха, подвигая к себе бадью зеленого супа с крокетами из яиц. Невеста тоже решила не отставать и обратила нежный взор на блюдо с пикшей, запеченной с устрицами. А все–таки замечательная пара получилась из Алексея и Станиславы! Она вполне бы могла продолжить этот канонический ряд: Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Державин и Бабаян.
К столу вереницей потянулись мальчики–официанты с «горячими» блюдами: жареными поросятами, тушеными бараньими боками с кус–кусом или гречневой кашей, горшочками кассуле и бобами по–бургундски.
Объелись настолько, что даже лень было кричать «горько», откровенно говоря, и язык как–то не поворачивался. Под такую–то вкуснятину.