Кондрашов почесал лоб, сдвинув свою фуражку:
– А на что спорим?
– На щелбан Гитлеру! – засмеялся Пономарев. – Разбивщику половина выигрыша!
– Это как? – удивился лейтенант.
– Ну… Вы замахиваетесь, а бьет кто-то из нас! – ответил Пономарев.
Белобрысый Сергеенок кивнул.
Кондрашов засмеялся:
– Я тоже не удержусь!
– Да бейте тоже, кому ж жалко-то? – улыбнулся в ответ сержант. – Так когда война-то закончится?
И тут Кондрашов вспомнил…
…День тот был жарким. Горячим был тот день. Весь выпуск лейтенантов стоял на том самом плацу под июльским солнцем, обливаясь потом. Стоял и слушал комиссара училища.
– Товарищи красные командиры! Сегодня вы уходите на фронт!
Голос комиссара разрывал теплую тишину летнего дня:
– Помните все, чему вас учили. А еще помните, что товарищ Сталин сказал – тысяча девятьсот сорок второй год – это год окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков! Но! Зависит это не только от товарища Сталина! Это зависит от нас с вами! Враг все еще стоит под Москвой! Его железная рука схватила за горло Ленинград! Фашисты рвутся к Кавказу! И только мы можем остановить его! Мы! И больше никто!
По щеке Кондрашова текла капля пота, щекоча его. Где-то жужжала муха. Но он – и не только он – слушал слова комиссара. Нет. Не просто слушал. Он думал над этими словами. Он внимал им. Он переживал их…
– А это, сержант Пономарев, от нас зависит. Побьем фрицев – закончим войну в этом году. Делов-то.
– А ну как не побьем? – выкрикнул кто-то.
Кондрашов шмыгнул носом:
– Так не бывает. И быть не может. Побьем, товарищи бойцы. От всей души желаю победы в споре сержанту Пономареву и готов ему уступить свою долю.
– Так немцы же уже под Сталинградом… – засомневался тот же голос. Взвод замер.
Лейтенант поправил ремень, подумав, и ответил:
– А вот в первую отечественную войну, тысяча восемьсот двенадцатого года, французы Москву взяли. А потом так побежали, что мы их только в городе Париже, столице Франции, догнали. Чем мы хуже дедов? Значит, и мы Берлин возьмем! Не впервой!
– А что, брали уже?
– Брали! – жестко, внезапно для самого себя, ответил лейтенант. – Брали, берем и брать будем, если на нас опять нападут. А пока отдыхайте, товарищи бойцы, – лейтенант развернулся и шагнул к своей охапке сена. А сам, внутри себя, продолжал сомневаться – правильно ли он сказал? Нашел ли он ключик к сердцам своих бойцов?
Он ведь даже по именам не всех еще запомнил. Они и знакомы всего только неделю. После выпуска новоиспеченный лейтенант получил предписание отправиться в Вологду и добирался туда из далекого Кустаная целую неделю. Прибыл, получил взвод, запомнил сержанта Пономарева, и практически тут же дивизию стали грузить в эшелоны.
До охапки сена лейтенант не успел дойти буквально шаг. Вагон тряхнуло так, что попадало все на свете – котелки, винтовки, лопатки, люди. И Кондрашов упал на спину, больно ударившись затылком. И только потом громыхнуло что-то. Колеса заскрипели, поезд еще раз тряхнуло.
– Воздух! – заорал кто-то.
Потом открылись двери, и бойцы ломанулись к выходу, выпрыгивая из вагона:
– Всем из вагона! Всем из вагона! – орал Пономарев.
Ботинки застучали по полу. Кто-то наступил на руку Кондрашову.
А потом ухнуло. Второй раз, третий.
Лейтенант наконец приподнялся и прыгнул из проема. Ему стало стыдно, что это не он подал команду, что он упал, что ему наступили на ладонь.
– Взвод! – закричал он. – По самолетам противника… Огонь!
И, выхватив револьвер, стал палить вверх. Сначала одна, потом другая, потом третья винтовка стала палить в небо.
– Ууууффффыррррр… – мелькнула крестом тень. Потом еще одна. Рядом что-то грохнуло. Кисло запахло взрывчаткой. Бешеная стрельба во все стороны.
Время от времени лейтенант вжимался в землю, когда бухали взрывы. А потом он щелкал и щелкал наганом в небо, не замечая, что патроны уже давно закончились. Ему казалось, что он попадает, но он не попадал, потому что…
– Виииииуууухххх! – близкий взрыв подкинул лейтенанта вместе с насыпью, щедро сыпанув горстью земли по лицу.
А после все закончилось, так же внезапно, как и началось. Лишь где-то в вечернем небе угасал наглый звук немецких «Юнкерсов».
Лейтенант потряс головой, сбрасывая землю с лица. Потом приподнялся. Снова потряс головой.
– Взвооод! – услышал он сквозь туман. – Отбой воздушной тревоге! Становись!
Он попытался «становиться», но по голове словно било молотком, поэтому лейтенант смог лишь перевернуться и встать на четвереньки.