– Товарищ лейтенант! Живы? – рыжий челябинец вдруг мелькнул перед глазами. – Ранены?
Кондрашов снова потряс головой, вставая:
– Да вроде бы нет…
А голова слегка кружилась.
– Кондрашов? Все целы? – хлопнул его кто-то по плечу, отчего лейтенант пошатнулся.
– А? – оглянулся он.
Перед ним стоял товарищ старший лейтенант Смехов, командир роты. Только почему-то расплывался слегка. Только в этот момент комвзвода понял, что где-то потерял очки.
– Вроде целы…
– Вроде! – крикнул на него старлей. – Доложить о потерях через десять минут.
И тут же умчался к началу состава.
– Что, лейтенант! Познакомились с землей? – беззлобно пошутил сержант и протянул ему очки. – Вот, валялись под ногами. Хорошо, что никто не наступил.
Кондрашов взял свои «велосипеды», протер их рукавом гимнастерки и нацепил на нос. Мир снова стал нормальным. Кроме рук. Они немного дрожали. Совсем немного. Но Кондрашову вдруг показалось, что это дрожание видят все – убежавший комроты, улыбающийся замкомвзвода, ругающиеся бойцы, встающие с земли. Лейтенант засунул руки в карманы галифе, хотя раньше не позволил бы этого ни за что.
– Вы слышали, что командир роты сказал? Проверьте личный состав, – скомандовал комвзвода. Голос тоже дрожал.
– Конечно, товарищ лейтенант, – неуставно улыбнулся Пономарев.
«Странно он как-то улыбается, – подумал Кондрашов, – все время только левой половиной лица. Почему?»
– Взвод! Становись! – отвернулся от командира сержант.
Бойцы, беспрестанно ругаясь на фрицевские самолеты и погоду, начали выстраиваться в две шеренги.
Кондрашов, морщась от боли в голове, полез в вагон за документами.
Пока он ползал, ушлый сержант умудрился уже проверить наличие личного состава. Все были целы и здоровы. Не хватало только одного бойца.
– Рядовой Тиунов пропал, товарищ лейтенант!
– Как пропал? Куда пропал? – забеспокоился Кондрашов. Еще не хватало бойца потерять…
– Командир отделения говорит, что выпрыгивал со всеми, но…
– Надо найти! Непременно найти! – лейтенант сразу забыл и про головную боль и про бомбежку.
– Может, его бомбой… – высказался кто-то из строя. – Бомба-то она совсем рядом легла!
– Взвод! – крикнул лейтенант. – Поотделенно! Цепью! Прочесать…
И только сейчас лейтенант увидел – где они остановились.
Поезд стоял на небольшой насыпи. Они ссыпались из вагона на левую, южную сторону. Буквально метров десять от насыпи – полоса отчуждения с торчащими пеньками вырубленных деревьев. И на этой полосе вонюче дымится воронка. А потом лес. Лес… Одно название. Кривоватые березки на жидкой, болотистой почве. То ли дело дома…
– Прочесать лес в глубину на сто… Нет! На двести метров!
Лейтенант пошел первым. За ним – взвод. Левой рукой Кондрашов держал наган. Правой – доставал патроны и заряжал его на ходу. Руки еще дрожали. Поэтому он уронил парочку.
И никого.
«Сбежал? Сбежал?» – билась лихорадочная мысль. Действительно. Никого нет. И следов нет.
– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! – закричал кто-то за спиной.
Кондрашов, не раздумывая, бросился на крик.
Рядовой Тиунов лежал ничком ногами к поезду. По его брючинам растекалось темное пятно.
– Живой? – бросил лейтенант.
– Вроде дышит, – ответил санинструктор взвода, щупая пульс на шее раненого.
– Что с ним? – присел на корточки Кондрашов.
– Сейчас посмотрим… – Санинструктор, Шмелев, кажется? – ловко выхватил нож и вспорол брючину вместе с кальсонами.
– Ух, мать твою! – пронеслось по взводу.
Осколок вошел в правую пятку Тиунова и прошел под кожей, выйдя на пояснице и распоров мышцы голени, бедра, ягодицы.
– В сознании? – спросил комвзвода.
– Не… – качнул головой санинструктор. – В госпиталь надо его.
Тиунова переложили на шинель и потащили к госпитальному вагону.
Зампомкомвзвода горестно качнул головой, провожая взглядом бойцов:
– Вот и отвоевался Ванька.
– Почему отвоевался? – не понял лейтенант.
– Пока он по госпиталям проваляется – мы и войну закончим!
– По вагонам! По вагонаааам! – понесся крик вдоль состава.
Лейтенант Кондрашов и его бойцы побежали к вагону, хлюпая сапогами по канавной жиже.
А сержант Пономарев крикнул на бегу:
– Не волнуйтесь за бойцов! В госпитальном доедут!
Когда эшелон тронулся, Кондрашов внезапно задремал. И в дреме он повторял про себя: