В общем, за день я круто умаялся, порвал перчатки и прищемил дверью палец. А Боб, красавчик, и пожарил печеночку, и сварил жирную солененькую шурпу с неизменными галушками и теперь мирно дрых на топчане. Само собой, уже пожрав.
Кстати, кашлять он стал явно меньше. Точнее, гораздо лучше, если так вообще можно говорить о кашле. По крайней мере уже откашливался, и отплевывался в ведро, поставленное за топчаном. Ну дай бог, оклемается дружище, и тогда скоро двинемся дальше. А то не ровен час погода сменится, и повалит снег. Тогда все по-любому всерьез осложнится и затянется.
Зайдя в бытовку со свежего воздуха, обратил внимание на запах. Нет, даже не так. На ЗАПАХ. В бытовке реально воняло. Не то казармой, не то болезнью, не то и тем и этим вместе. Ну и оттаявшим свиным навозом тоже. Свиной запах, конечно, въедливый без меры, но он как бы посторонний. А вот запах двух немытых грязных мужиков, да ещё и одного из них больного — это вообще что-то с чем-то. Так что на следующее утро я определил себе задачу. Короче, завтра у нас банный день!
***
Ночью спал почти как убитый. Почти — потому что у Боба то ли после антибиотиков, то ли после обильной жратвы, то ли после всего этого вместе, расстроился живот. Ну как расстроился… продристался Боб так, что даже моя черствая душа его пожалела. Так что спал я под стуканье двери, дробный топот сапогов и глухую матерщину в некоторые промежутки. Зато Боб подкидывал в печку дровишки и почти что был часовым, то есть в дозоре. Тоже по-своему польза. Утро Боб встретил с красными глазами, мукой на лице и больной задницей.
— Зато благодаря поносу ты стал меньше кашлять, братан, — сочувствующие похлопал я друга по плечу, дождался привычного «пшолнах», и отправился готовить баню. Кажется, она сегодня стала ещё нужнее.
А баню я решил устроить в пустой кладовке под инструменты по соседству с нашей бытовкой. Пол там был бетонный, поэтому я натаскал кирпичей и положил их в несколько рядов, сделав нечто вроде очага. А сверху водрузил старую бочку, найденную ранее в закрытом тамбуре.
Потом нудно таскал туда снега в вёдрах и на куске отодранного от ворот куска баннера.
Развел под бочкой огонь, а для дыма частично отодрал фанеру, которой было заколочены окошко под потолком. Дым поднимался к потолку, и вытягивался сквозняком наружу. Вуаля, баня по-черному! Хотя да, не баня конечно, но все же. Поплюхаться из ковшичка вполне сойдёт. Когда снег растаял, а вода немного нагрелась, чтобы пальцы не ломило, я отмыл бочку, чтобы хоть ржавчина сильно не отваливалась, и снова натаскал снега. И таскал до тех пор, пока бочка не оказалась наполнена талой водой более чем на две трети. Накидав дров под бочку и проверив устойчивость оной конструкции, я последним штрихом кинул последний несожженный поддон перед бочкой и отправился пить чай. Попутно и пожрать бы неплохо. Перед тем как вздремнуть пол часика.
А ещё через некоторое время, босиком в одних труселях и майках, вооружившись мыльницами и чашками, мы с Бобом радостно прошлепали в импровизированную баню.
— Смотри под ноги, братан, а то на поддоне их переломаешь, — предупредил я друга. И правда, в бане уже был сырой теплый туман, и видимость реально упала.
Он же посмеялся и начал стягивать майку. Тут уже обалдел я. Некогда пухлый друг сильно похудел. Кожа висела складками, соски свисали почти до низа ребер, а кожа с пуза висела лопухами. Увидев мой изумлённый вид, Боб сам посмотрел на свое пузо, потеребил складки и изрёк:
— Теперь я не толстый! Теперь толстый — ты!
— Ага, — глупо хихикнул я. — теперь мы сладкая парочка — Толстый и Вислый!
— Макс, тебе когда-нибудь говорили, что юмор у тебя тупой?
— Ага. Постоянно.
— А ты выводы сделал? — спросил Боб и зачерпнул миской горячей воды из бочки, опрокинул ее на лохматую голову. — Ооой, боже, хорошо то как…
— Не, не сделал. Хочешь анекдот? — я пододвинул Боба в сторону и сам начал поливаться водой. И правда, блаженство…
— Анекдот тоже тупой?
— Обижаешь!
— Тогда валяй, — Боб начал намыливаться, и мыльная пена на голове и бороде превратила его из Бармалея в Санту Клауса. — Как мылится то хорошо. Талая вода, однако!