— Пойду отолью, — решившись, я взялся за ручку двери. — И голову проветрю.
При этих словах Боб поднял брови, закашлялся и закивал.
И я вышел из бытовки, привычно включив фонарик на смартфоне.
В галерее было темно, но подсвечивая фонарем я добрался до тамбура, где стоял УАЗик, отодвинул засов двери и выглянул на улицу. Прозрачное небо ярко сияло миллиардами звёзд. Луна убывала, но все ещё была крупная, и серебряно-желтым фонарем ярко, как днём освещала лес, занесенную дорогу и придавала сказочный оттенок заснеженному пейзажу. Того гляди, на ее фоне пролетит силуэт старухи на метле. Тень какого-то животного, похоже, козы, перемахнула дорогу метрах в ста от здания. Сколько же их тут? Или это не коза была, а чудище лесное? Да пофиг, даже лесных чудовищ можно вкусно приготовить, было бы желание и патроны.
Я вышел на улицу, и ощутил, как сильно похолодало. А ведь на календаре ещё осень. А мороз не просто зимний, а декабрьский. Тоже, что ли, очередная «климатическая нестабильность» пришла? А и ладно, не привыкать.
Сперва сделал свои дела за углом свинарника. Затем зачерпнул пригоршню колючего жесткого снега, тщательно но быстро протер руки, встряхнулся, потом тем же манером протер лицо. Отплевался от кусочков ледяного крошева, прилипшего на усы и бороду. Однако, бриться надо, совсем зарос. Ну или хотя бы усы подровнять, чтоб в рот не лезли. Реально уже мешают.
Потом я тщательно закрыл дверь на засов, похлопал по железному боку машины и вернулся в бытовку.
***
— Раз уж ты у нас сегодня дневалишь, — сказал я, наливая себе водки в стакан на пару пальцев, — то ты сидишь в кресле. А я буду спать на топчанчике.
— Не вопрос. Ты хавай давай, а то совсем окосеешь.
— Так я и хочу окосеть, — резковато ответил я, крутя стакан в пальцах и задумчиво глядя на потрескивающую дровами буржуйку. Пока меня не было, Боб ещё подкинул дровишек и даже сложил небольшую поленницу у буржуйку, чтобы дрова подсохли немного.
Помолчав немного, я спросил:
— Помнишь Машу Тихонову, из 7В, в параллельном с тобой училась?
— Машку-Армяшку, что ли? Ну.
— Баранки гну, — я немного разозлился, но быстро задавил это в себе. — Тогда она ещё не была Армяшкой. Просто девчонкой. Как-то так получилось, что стали мы дружить.
— Да ладно! — не поверил Боб. — Ты гулял с Армяшкой?!
— Боб, я тебя сейчас нахрен пошлю! — вызверился я, закипая.
— Молчу, прости, братан, — Боб, осознав, что упорол косяк, извиняясь замахал руками.
Я сделал глоток огненной жидкости, даже не чувствуя вкуса, механически закинул в рот кусочек козлятины. Воспоминания, которые я столько лет без жалости давил в себе, внезапно нахлынули с такой силой, как будто всё произошло буквально вчера.
— Знаешь, братан, это было в таком возрасте, когда все подобные отношения, — я помялся, подбирая слова, — нуууу… в новинку, что ли. Нет, мне и до этого, бывало, нравились девчонки, но тут… тут я понял, что и сам могу, оказывается, нравиться. Я уже был из старшего класса, она твоя ровесница, — при этих словах Боб тихо хмыкнул. — В общем, я был тогда мечта семиклассницы. И старшеклассник, и спортсмен, все дела. Ты бы видел, Бобяра, как у нее глазки горели, когда мы гуляли по набережной! — я грустно улыбнулся и покачал головой. — За руки держались, веришь? И даже целовались. По взрослому!
Я замолчал, вспоминая тот год. Лицо Маши уже почти стерлось, а вот её детские девчоночьи туфли с потёртыми носками я почему-то хорошо помню. Она аж подпрыгивала от радости, когда мы встречались, и каблуки так забавно цокали об асфальт. Ещё помню ее ободранные коленки, когда она споткнулась на набережной, а я, как настоящий рыцарь, донес ее до лавочки на руках. А она этим так гордилась…
— Слушай, брат, а мы точно о Машке-Ар… ээээ… говорим?
— Да.
Я налил ещё водки. Воспоминания захлестнули, сердце бешено заколотилось, в груди образовался тугой злой ком.
— Помнишь, она была из небогатой семьи?
Боб отрицательно помахал головой:
— Не, я ей вообще не интересовался.
Я не обратил внимание на его ответ. Я мысленно уже был далеко.
— Жили они в частном секторе, около Иртыша. Батя ее, дядя Коля, был работяга и тихий бухарик. Мать тоже что-то в этом же духе, то есть работяга, на заводе. Я всегда провожал Машу домой. Там ещё пустырь был, и канализацией воняло постоянно, она тогда из трубы прямо в Иртыш сливалась. Так вот там нас вечером и встретил Суренчик со своими корешами.
Боб снова пожал плечами — он вряд ли его хорошо помнил. По причине возраста.