— Э…а…кхм, — я поправил сползшую с плеча СВДуху. — И тебе не кашлять.
Возникла пауза. Казах баюкал левую руку, которая, судя по цвету и состоянию, была сломана, и молчал, и так же молча глядел на меня.
— Чё, дрова пилишь?
Это казах прервал молчание. Голос у него был соответствующий — высокий, и говорил он грубой скороговоркой, с акцентом, свойственным приезжим, не местным казахам. Хотя, может быть, это было из-за разбитых посеченных губ и нехватки зубов.
— Нет, бля, Буратину строгаю, — огрызнулся я, сбитый с толку абсурдностью происходящего.
Сбоку скрипнула дверь свинарника, оттуда выперся Боб, почесывающий пузо, без шапки и в расстёгнутой куртке, на ходу расстегивая ширинку.
Казах уставился на Боба, Боб забыл про поссать и уставился на нас с казахом.
— Это, уважаемый, есть чё пожрать? А то замёрз, ёпть.
Не зная, как реагировать, хотел на всякий случай послать мужика нахуй, но передумал.
— Жратва нынче дорога. Дрова попилишь? Типа, заработай.
Опять скрипнула дверь. Отвлекшись на этого персонажа, я пропустил момент, когда Боб скрылся с предела зрительной памяти.
Казах покосился на ножовку без энтузиазма, сплюнул, перешёл на пару метров и сел на пенек, кряхтя и хватаясь за поясницу.
— Не могу. Рука болит, — и тут же сменил тон. — Ну чё в натуре, куска хлеба жалко?
— Нету, в мегамолле санитарный день, не купили хлеба. Икру с колбасой будешь есть?
— Ага, если буду, то мол зови, когда буду? — проявил сообразительность мужик.
Снова стукнула дверь, и я увидел идущего к нам Боба. Теперь он был застегнут, при шапке, а на плече висел его укорот. Я перестал торчать перед казахом и уселся на ствол поваленное мною сосны. Сосна плавно качнулась подо мной на ветвях.
Казах заценил Боба, потом укорот, потом как-то поник и заканючил на одной волне:
— Вот бля, чё за люди, в натуре, видят же, человек, не собака пришел, хреново ему, я бы пожрал и ушел, земля она круглая, может и я когда помог бы, бля, ну чё за люди…
Боб подошёл ближе, профессионально оглядел сине-фиолетовую рожу мужика и осклабился:
— Привет, Василёк!
Казах прервал монолог, и огрызнулся:
— Я не василёк. Я Ермек!
— Да похуй. Чё припёрся?
— Дайте пожрать. Видишь, бля, ситуация сложная.
— А чё случилось то? — это уже я встрял. До этого я внимательно осмотрел окрестности. Вроде никого. А то мало ли, вдруг кто ещё в кустах засел.
— А, — казах обречённо махнул рукой. — Лошадей наших с санями увели, брата убили, ружья забрали.
— Кто? Где? — это Боб и я одновременно спросили. Наличие мародеров совсем рядом нам совсем не улыбалось.
Казах заметил наш интерес и хитро прищурился.
— Да вам то какая разница? Вам же похуй.
— Да вот думаем, есть кусок свинины вареной. Но ты ж небось не ешь? — доверительно спросил я. — Аллах запрещает?
— Аллах запрещает, а я ем. Я в советской ещё армии служил, там я всё ел. Иначе пиздец.
— Так кто?
— Пожрать дайте.
— Экий ты целеустремлённый, — заржал Борян, и плюхнулся на сосну чуть дальше от меня, между поломанных веток. Сосна снова спружинила, и меня чуть не сбросило со ствола.
— Ладно, обожди.
Я встал с сосны, спросил у Боряна, не доел ли он мясо, получил ответ что осталось децл, и пошел в в помещение. По пути внимательно посмотрел на следы казаха. Судя по ним, он шел не скрываясь, это я так увлекся сосной, что не смотрел по сторонам. Лошара!
Раздосадованный, пошел в бытовку. Боб второпях не закрыл двери, и помещение выстудило, хотя на печке уже начал булькать котелок с рёбрышками. А вот на полу меня ждал сюрприз, в виде двух крыс, метнувшихся под топчан. Суки!
Я вытащил старый кулек из тумбочки и ссыпал туда остывшее мясо. Надеюсь, крысы до него не успели добраться.
Через пару минут казах хватал грязными обветренными пальцами кусочки мяса, чавкал и охал от боли в челюсти и выбитых зубах. Оголодал он, видимо, конкретно, глотал кусками и сожрал порцию в один миг. Боб аж восхитился:
— Во проглот!
— Это не свинина! — облизнулся Ермек.
— Давай, рассказывай!
Казах с сожалением бросил на снег пакетик из-под мяса и сморкнулся одним пальцем. Зелено-кровянистая сопля повисла на каком-то кустике, и совершив серию акробатических кульбитов по веточкам, медленно стекла на снег. Мы всё втроём невольно зависли на этом зрелище, потом я посмотрел на Боба, Боб на меня, потом мы оба на Ермека, а его взгляд перебежал сперва на меня, потом на Боба и снова на меня.