— Да, ты здорово влип, бедолага, — расхохотался повар. — Потерять свою вставную челюсть — это все равно, что стать самострелом и нанести самому себе серьезное увечье. Мне, наверное, следовало бы доложить об этом нашему Крадущемуся Иисусику.
Говоря о Крадущемся Иисусике, повар имел в виду адъютанта штандартенфюрера Гейера, которого все называли так, потому что тот специально носил ботинки с подошвами на толстой резине, чтобы бесшумно подкрадываться к ничего не подозревающим бойцам в тот момент, когда они совершали что-то неположенное, и ловить их на месте преступления. Потерявший искусственные зубы солдат, нахохлившись, принялся сосать замерзший ломоть хлеба, пытаясь как-то размять его голыми деснами.
Шульце, который все это время упорно размышлял над тем, как бы обезвредить русского снайпера и поживиться его запасами еды и водки, наконец-то ответил на свой собственный вопрос:
— Чтобы успешно решить эту задачу, нам нужно проделать отвлекающий маневр. Нам нужна для этого приманка. И этой приманкой станешь ты, дружище Матц!
— Я? Но почему я? Какого черта, Шульце?!
— Потому что, Матци, ты — всего лишь какой-то там роттенфюрер. В то время как я — полноценный обершарфюрер. Тебе ясно?
— Ясно, — фыркнул Матц. На его лице было явственно написано недовольство, но делать было нечего. — Ладно, давай возьмемся за это грязное дело.
Шульце от души хлопнул его по плечу, едва не послав на противоположной конец траншеи:
— Вот этот разговор мне нравится! Так и надо разговаривать, дружище! Так и должны говорить мужчины, у которых присутствует боевой дух! Давай, Матц, вперед. Надо шевелиться. Мне уже не терпится овладеть всеми божественными запасами этого проклятого ивана! — Он посмотрел на приятеля и процедил сквозь зубы: — Ну же Матц, сделай это!
Крайне медленно, осторожно и с явной неохотой роттенфюрер принялся распрямляться, постепенно поднимая свою голову над бруствером траншеи. Шульце ободряюще скалился на него. Сам он находился на противоположном краю траншеи, а в руках у него была снайперская винтовка. Обершарфюрер ждал того момента, когда русский снайпер выстрелит в Матца и обнаружит себя, — и тогда он сможет ответным выстрелом поразить его самого.
— Слушай, Шульце, — не выдержал наконец Матц, — хватит скалиться! Мне надоел блеск твоих поганых клыков. Лучше следи за иваном. И будь повнимательнее — сейчас я окончательно высуну свою башку наружу.
Последним решительным движением Матц еще чуть-чуть приподнял голову, защищенную стальным шлемом.
Бац! Матц рухнул на спину. На его лице застыли крупинки мерзлого снега и земли. Пуле русского снайпера не хватило буквально каких-то миллиметров, чтобы поразить его насмерть.
Но Шульце, в отличие от русского стрелка, был значительно более точен. Его пуля пробила металлический лист, прикрывавший снайпера с боку, и вонзилась в его тело. До слуха немцев донесся жалобный крик русского бойца, и они увидели, как из его внезапно похолодевших пальцев вывалилась ставшая ему теперь совершенно ненужной винтовка.
— Я сделал его! Сделал этого ублюдка! — возбужденно крикнул Шульце. — Ну все, Матц, пошли!
Он выпрыгнул из траншеи, в которой все это время прятался, и, сжав в правой руке винтовку, которая казалась в его огромной сильной лапе чем-то вроде детской игрушки, помчался по заснеженному полю по направлению к полуразрушенному кирпичному зданию. Добежав до него, он одним ударом ноги отбросил в сторону железный лист и бросился к мертвому телу снайпера. Жадные пальцы Шульце уже обшаривали его шинель в поисках вожделенной добычи. Вдруг эсэсовец застыл, точно обжегшись.
— В чем дело, парень? — удивленно спросил Матц.
— У него сиськи, — выдохнул Шульце. — У этого снайпера — бабьи сиськи. Ничего не понимаю…
— Какого черта! — протянул роттенфюрер. И уставился на пышную грудь, которая показалась в прорези рубашки красноармейского образца. — Ты прав, Шульце, черт бы тебя побрал, — у этого паренька самые что ни на есть сисястые бабские сиськи!
— У этой девушки, — поправил его Шульце, который начал постепенно приходить в себя, оправляясь от первоначального шока.
— Какая же это потеря, — задумчиво протянул Матц, в то время как его напарник вновь стал деловито обшаривать тело убитой русской снайперши в поисках еды и водки. — Бабы предназначены самой природой для того, чтобы ублажать мужчин в постели, а не стрелять в них, как в зайцев. А ты только взгляни на это проклятое ружье, Шульце! — Он указал на снайперскую винтовку, приклад которой был украшен далеко не одной зарубкой. — Ты только представь себе, скольких несчастных идиотов она успела отправить на тот свет!