- Лучший наш батальон, - пояснил Анищик. - Ударная сила бригады.
А Рольбин добавил, что почти половина личного состава батальона коммунисты, другая половина - комсомольцы.
- Все новые тридцатьчетверки мы передали в батальон капитана Есаулова, продолжал командир бригады. - Так что один из трех батальонов полностью укомплектован машинами с 85-мм пушкой.
В докладе этом чувствовался и вопрос. Понимаю вас, Георгий Степанович. Хотите сказать, что неплохо бы полностью укомплектовать бригаду новыми средними танками, что легкие танки Т-26 (а их 46 из 86 всех боевых машин) значительно хуже приспособлены для действий в горной тайге. Все это верно, однако ваша бригада не единственная в армии, другие тоже нуждаются в новых танках.
Выбрал я в окрестностях самую крутую и высокую сопку, говорю:
- Сверим часы. Восемнадцать ноль-ноль. К пяти утра танковый взвод должен быть на вершине сопки.
Взглянул он на лесистую сопку с сомнением. Да и я, откровенно говоря, подумал: одолеют ли? Но ведь хребет Кэнтэй-Алинь и прочие горные массивы, через которые придется пробиваться бригаде, еще выше и круче. Надо проверить самому. Остался я в бригаде, а с рассветом смог убедиться, что три танка, проложив за ночь путь через старый лес, взобрались на самую вершину сопки. Объявил благодарность командиру батальона капитану Н. М. Есаулову, а командира взвода лейтенанта Г. Г. Безрукова и трех механиков-водителей наградил за мастерство именными часами. Молодцы, ничего не скажешь! Уезжая от них, я был уверен, что бригада подполковника Анищика выполнит трудную боевую задачу пожалуй, самую трудную и ответственную из всех задач, поставленных в канун операции перед танковыми частями нашей армии.
10 августа, в девять утра, 257-я танковая бригада вошла в прорыв в полосе 26-го корпуса. Один ее танковый батальон был распределен между стрелковыми дивизиями для прокладки колонных путей, а легкие танки другого батальона, с трудом преодолевая тайгу, отстали в предшествующий день. Бригада начала наступление 1-м батальоном Николая Матвеевича Есаулова в составе 25 танков{33}.
Первые 16 километров вдоль реки Шитоуха, затем через горы к ручью Цюпигоу продвигались медленно, опять пришлось танками валить лес, настилать гати через болота. Во второй половине дня, ликвидировав несколько мелких опорных пунктов японцев, бригада вышла наконец на чангулиньскую дорогу и на хорошей скорости устремилась к городу Мулину. Впереди шел взвод лейтенанта Г. Г. Безрукова с десантом разведчиков лейтенанта М. И. Демина и саперов старшего сержанта Н. И. Цыганкова. На подходе к речке Лянцзыхэ попали под перекрестный огонь. Справа, с сопки, били пулеметы, слева - противотанковые пушки. Отстреливаясь и не снижая скорости, танки выскочили к мосту. Он был минирован, японские саперы подпалили огнепроводные шнуры, но, как и под Лишучжэнем, дело решили стремительные действия танкистов, разведчиков и саперов. Они ворвались на мост, уничтожили охрану и предотвратили взрыв. А с опорным пунктом на высотах быстро разделались главные силы батальона. До Мулина оставалось всего восемь километров. Это был глубокий тыл противника, его обозы с боеприпасами неторопливо тянулись по дороге, пехота и артиллерия, занимавшие оборону перед городом и на его восточной окраине, никак не ожидали увидеть перед собой в этот день и час советские танки. В коротком бою сопротивление японцев было сломлено, наши ворвались в Мулин. Проутюжили на окраине противотанковую батарею и полтора десятка пулеметных огневых точек, саперы подорвали два дота. Вышли к реке Мулинхэ и захватили целым и невредимым 75-метровый деревянный мост. По приказу подполковника Анищика танки заняли оборону у моста и вокруг железнодорожного узла. Надо было подождать свою пехоту, так как японский гарнизон был разгромлен, но не уничтожен полностью. Отдельные его подразделения окопались среди городских строений, и очистить от них Мулин и закрепить его за собой могла только пехота. Вот, кстати, почему при глубоких танковых прорывах иногда приходится как бы дважды брать крупный город, узел дорог или опорный пункт.
Доклад генерала Скворцова о действиях 257-й танковой бригады был встречен с одобрением и штабом армии и штабом фронта. Пройдя за день, если считать все повороты маршрута, около 40 км, бригада первой прорвалась к реке Мулинхэ и второму оборонительному рубежу 5-й японской армии. Ведь к этому часу, к семи вечера, 59-й корпус генерала Ксенофонтова находился еще километрах в двадцати от Мулинхэ и переправы в Лишучжэне. Да и левый сосед - 65-й корпус армии генерала Крылова еще не вышел к реке своими передовыми отрядами{34}.
Успех бригады подполковника Анищика, на второй день выполнявшей задачу восьмого дня операции, позволял надеяться, что и к конечной цели, к реке Муданьцзян, наша армия прорвется значительно раньше запланированного срока. Тщательно взвесив возможности 26-го корпуса, в том числе и последние разведданные о противнике, мы с начальником штаба генералом Ф. Ф. Масленниковым решили, что если 257-я бригада сохранит взятые ею темпы, то в ближайшие день-два можно будет поставить перед ней задачу последнего этапа операции. Конечно, слишком большой отрыв передового отряда от стрелковых соединений чреват всякого рода осложнениями, но фактор неожиданности, который так успешно использовал подполковник Анищик, должен сыграть свою роль и в дальнейшем.
Прорыв танков в Мулин и необходимость поскорее закрепить за собой этот крупный узел дорог вынудили нас несколько изменить маршруты наступления 26-го корпуса. Если его 300-я дивизия продолжала движение по колонным путям, то 22-я дивизия развернулась фронтом на северо-запад, или, как коротко и точно зафиксировал отчетный документ, "вышла из болот на дороги"{35}. А попутно уничтожила японские опорные пункты на высотах, господствовавших над дорогами. С этими задачами справлялись, как правило, передовые подразделения.
Группа разведчиков 22-й дивизии во главе с капитаном М. И. Балашовым получила задачу разведав силы противника в распадке ручья Цюпигоу, в узости, над которой стояла крутая гора - высота 586,5. Еще сутки назад разведгруппа старшего сержанта Ковальчука, пробираясь тайгой к Мулину, обнаружила на этой высоте японцев. Но была ночь, задерживаться здесь Ковальчук не имел права, поэтому он только передал по радио, что слышит на высоте японскую речь, звуки земляных работ - видимо, строят или усовершенствуют оборону. С этими сведениями и вышла группа капитана Балашова к высоте. Но противник не дремал. Прошедшие три часа назад по распадку танки 257-й бригады насторожили японцев, они изготовились к бою и встретили разведчиков плотным пулеметным огнем. У Балашова было всего 34 человека, он разделил их на четыре группы, чтобы охватить все подступы к высоте и казарму этого опорного пункта. Девять красноармейцев во главе с лейтенантом Латышевым, маскируясь в лесном буреломе и помогая друг другу, вскарабкались на высоту и двинулись по ее длинному гребню. Огонь противника вынудил их залечь. Осмотревшись, Латышев определил, что японские солдаты засели на деревьях. Сидели они густо, по два-три человека на дереве, поэтому "снять" их оттуда не составило большого труда. Разведчики вышли с тыла к траншее, они оказались выше нее, открыли меткий огонь по японским пехотинцам и пулеметчикам. Одновременно перешли в атаку и другие группы Балашова. Более 50 вражеских солдат было убито, остальные разбежались. Разведчики захватили четыре тяжелых пулемета и несколько пленных, но дзот на вершине продолжал вести огонь. Подавить его вызвался комсорг разведроты старший сержант Н. И. Нещеред. Он ловко и быстро, как опытный скалолаз, взобрался на крутую каменистую стену горы, выбил дверь дзота и бросил туда гранату. Два пулеметчика были убиты, а третьего, оставшегося в живых и даже не раненного, Нещеред взял в плен. От пленного узнали, что на высоте оборонялась пехотная рота полка с условным номером "88", стоявшего в Мулине.