После полуночи, когда стало ясно, что наличными силами станцию не удержать, подполковник Анищик дал приказ отходить. Танки прорвались из окружения и двинулись на север, вдоль железной дороги на Линькоу. В сопках, в километре от станции Хуалинь, бригада заняла оборону. Выбрали этот район потому, что здесь впадала в реку Муданьцзян небольшая речушка с крутыми берегами и через нее был построен железнодорожный мост. В шесть утра со стороны Линькоу появился очередной, уже четвертый по счету, эшелон. На платформах стояли тяжелые орудия, автомашины и трактора. Перед мостом поезд притормозил, и танкисты с места открыли по нему огонь из пушек и пулеметов; котел паровоза взорвался, вагоны и платформы лезли друг на друга и падали под откос.
Сутки спустя мне довелось взглянуть попутно на все четыре разгромленных эшелона. Видел я и раньше много подобных картин, до сих пор, к примеру, стоит перед глазами сожженная подмосковная деревушка Нефедьево, траншеи и окрестные поля, где полегли под огнем и в рукопашном бою тысячи гитлеровцев из моторизованной дивизии СС "Рейх" и где снег был красным от крови. Так вот, из всего виденного на войне разгромленные японские эшелоны произвели на меня одно из самых тягостных впечатлений, несмотря на то что это был враг, зверства которого на нашей земле еще в годы гражданской войны оставили глубокий след в памяти жителей советского Дальнего Востока. Враг, который до последних лет не скрывал своих намерений превратить Сибирь и Дальний Восток в свою колонию.
Сколько солдат и офицеров противника погибло в эшелонах, разгромленных 257-й танковой бригадой, сказать затрудняюсь: кто их тогда считал? Ясны только два факта. Все 24 орудия японского тяжелого артполка были уничтожены вместе с личным составом, с тракторами и колесным транспортом прямо на платформах и в вагонах. В других трех эшелонах, как удалось установить по документам и опросу пленных, находилось два пехотных батальона и тыловые подразделения 125-й японской дивизии. От них тоже мало что осталось.
Утром 14 августа подполковник Анищик получил первое солидное подкрепление-два самоходно-артиллерийских дивизиона (около 25 машин) из состава 22-й и 300-й стрелковых дивизий. Он немедленно предпринял атаку на станцию Хуалинь. Предшествующая тяжелая ночь, большие потери, видимо, сказались и на противнике - в первую очередь на его моральном состоянии. Едва советские танки и самоходки появились перед станцией, японцы отошли. Хуалинь был захвачен танкистами с малыми потерями. Характерный штрих: после той же ночи начальник политотдела подполковник Рольбин доложил командиру бригады, что 30 танкистов подали заявления о приеме в партию{43}. Писали они заявления по-разному - одни подлиннее, другие покороче, - но в конце непременно добавляли: "Если погибну в бою, прошу считать меня коммунистом". По-моему, этот штрих хорошо характеризует моральное состояние и боевой дух воинов 257-й танковой.
В то время как бригада Анищика, окончательно закрепив за собой станцию Хуалинь, прочно оседлала здесь рокаду Линькоу - Муданьцзян, на другом конце этой рокады передовой отряд корпуса генерала Ксенофонтова продолжал уничтожать заслоны, которыми командование 125-й и других японских дивизии пыталось прикрыть отход своих главных сил к Муданьцзяну, к той же станции Хуалинь. Таким образом, противник оказался зажатым с обеих сторон, его попытка усилить муданьцзянскую группировку за счет отвода в этот район соседней мишаньской группировки терпела крах.
14 августа японцы попытались задержать корпус Ксенофонтова в горном дефиле под станцией Чушань, но командиру 75-й танковой бригады подполковнику Крупецкому не пришлось вводить в бой все свои силы. Семь танков батальона капитана Назарова и стрелковый батальон 254-го полка сбили противника с высот и погнали дальше вдоль железной дороги. Под станцией Саньдаохэцзы арьергард 125-й пехотной дивизии - батальон, усиленный тремя артиллерийскими батареями,занял еще более выгодные позиции, но удар танкистов и десантников 254-го полка был настолько стремительным, что вражеские орудия вместе с их расчетами оказались под гусеницами, не успев сделать ни одного прицельного выстрела. После взятия Саньдаохэцзы (35 км северо-восточнее станции Хуалинь) передовой отряд подполковника Крупецкого уже не встречал организованного сопротивления. Единственным препятствием стала очень плохая дорога.
С этих дней 125-я японская пехотная дивизия все реже упоминалась в наших оперативных документах, да и в документах противника, как мы вскоре установили, тоже. Она была почти полностью уничтожена на марше. Примерно та же судьба постигла и прочие вражеские соединения, перебрасываемые по рокаде Линькоу - Муданьцзян. К исходу 14 августа штаб 1-й Краснознаменной армии мог уже с уверенностью констатировать, что нам удалось пресечь этот крупный маневр силами и средствами, задуманный командованием 5-й японской армии, а захват станции Хуалинь создал необходимые предпосылки для штурма Муданьцзяна.
Отмечу, что попытки отдельных подразделений и групп противника прорваться через линькоускую пробку на юг, на Муданьцзян, продолжались вплоть до капитуляции Квантунской армии. Они бродили по горной тайге, нападали на советские комендатуры в небольших городках, несли потери, остатки уходили опять в горы, но в плен добровольно не сдавались. Мало того, даже месяц спустя после капитуляции наши комендатуры не раз докладывали о бродивших по тайге японских отрядах, иногда значительных по численности. Словом, противник у нас был не из легких.
Заостряю внимание на этом потому, что слышал даже от соратников по войне с фашистской Германией, не участвовавших в войне с Японией, такие рассуждения о Маньчжурской стратегической наступательной операции, которые никак не соответствуют истине. Быстрый и решительный разгром Квантунской армии представляется им как-то односторонне - вроде известного присловья: "пришел, увидел, победил". Это - иллюзия. Ложная и вредная. У японской армии времен второй мировой войны были известные слабости - о них я уже упоминал. Но слабым противником ее не назовешь. Она доказала это, в частности, в ходе четырехлетней борьбы с американской армией, превосходство которой в технике и вооружении было подавляющим. А победы давались американцам трудно. Даже захват какого-нибудь островка, предварительно многократно перепаханного огнем самых тяжелых калибров корабельной артиллерии и бомбардировкой с воздуха, требовал от американской пехоты больших и длительных усилий. И не потому, что она была плохо подготовлена, а потому, что сильным и упорным был ее противник. Это, как мне кажется, надо всегда помнить при оценке результатов Маньчжурской операции советских войск. Быстрая победа и слабый противник - эти понятия сопутствуют далеко не всегда.