Да и все другие встречи наших воинов с китайским населением выливались в волнующие манифестации искренней дружбы двух народов. По той массе людей, которая с красными флагами, флажками целыми семьями, с детьми и стариками, буквально запруживала дороги Маньчжурии, как только на них появлялись подразделения советских войск, было видно, что нас ждали, на нас надеялись все эти тяжкие годы японской оккупации. Словно вся эта страна, все сорок миллионов ее населения вздохнули разом с облегчением и радостью. Такое было у нас у всех впечатление от встреч с людьми на дорогах Маньчжурии.
Близ железнодорожного разъезда Зеленый Дол наши бойцы освободили несколько тысяч молодых китайцев, насильно загнанных оккупантами в так называемые отряды трудовой повинности. Освобожденные тотчас же со-брались на митинг и приняли обращение к молодежи Муданьцзянской провинции. Это обращение было опубликовано и в местных газетах, и в нашей армейской. В нем говорилось: "Мы выражаем свою горячую благодарность русскому народу и Красной Армии за освобождение нас от гнета заклятых врагов китайского народа - японских разбойников... Теперь мы свободны. Красная Армия пришла и выгнала японских грабителей... Мы обращаемся к вам, молодежь Муданьцзянской провинции, с призывом выразить русскому советскому народу. Красной Армии наше огромное спасибо..."
Но давайте вернемся к штурму Муданьцзяна. Изменения, которые вносилась в ранее разработанный план, повлекли за собой новые поправки. Сначала атака была назначена на девять утра - надо было подождать, пока рассеется речной туман и артиллерия сможет вести прицельный огонь. Но поскольку артподготовку отменили, то и атаку перенесли на более ранний час, на семь утра. Предвижу вопрос: а почему на семь, почему не раньше - на рассвете? А потому, что только к шести утра генерал Свирс доложил, что 22-я дивизия заняла исходные позиции для наступления. И мы дали ему еще час времени, чтобы закончить последние приготовления.
В назначенный срок батальоны 22-я и 300-й дивизий без выстрелов и криков "ура" пошли в атаку. На восточном берегу реки, в главной полосе вражеской обороны, завязался очень напряженный бой с чередованием атак и контратак, с рукопашными схватками, вспыхивавшими то здесь, то там. Полки Панина и Бужака медленно, но уверенно пробивались через полевые укрепления к стан-ции Эхэ. Час спустя ударила реактивная артиллерия. Восточный военный городок и доты на высотах заволокло дымом, громадной силы взрывы говорили о том, что мины "катюш" попали в склады боеприпасов. Вышли вперед танки Анищика и Морозова, прошла на Муданьцзян штурмовая авиация. И вот обнадеживающий доклад от командира 300-й дивизии:
- Полк Панина на станции Эхэ, танки атакуют мосты.
А десять минут спустя:
- Мосты взорваны.
- Все три? - переспросил генерал Скворцов.
- Все!
- Ваше решение?
- Обе танковые бригады и самоходные дивизионы направляю дальше, на Эхэчжанъ, к южным мостам. Пехота готовит подручные средства, будем форсировать реку здесь, у взорванных мостов.
Скворцов смотрит на меня. А что тут скажешь? Правильно действует полковник Лубягин.
- Скажи Лубягину про понтоны,-напомнил я.
Он кивнул, сказал в трубку:
- Решение утверждаю. Посади полк Бужака десантом на танки. К тебе направлена мостовая рота старшего лейтенанта Хромова. Встречай.
Положил трубку, обернулся ко мне:
- Обрадовали мы Лубягина.
Еще бы! Ведь сколько ни торопили мы понтонко-мостовые батальоны, они безнадежно опаздывали. И люди тут не при чем, они работали без сна и отдыха, на своих плечах тащили тяжелые машины через горы и болота. Но машины были изношенные, по два-три года отслужили они на войне, отсюда и частые поломки. Поэтому, когда явился к нам старший лейтенант из 13-го Варшавского понтонно-мостового батальона и доложил, что десять машин с понтонами прибыли в наше распоряжение, это оказалось приятной неожиданностью.
- Вот одолжили! - сказал генерал Скворцов.- Ваше имя, товарищ старший лейтенант?
- Хромов Михаил Васильевич!
- Фронтовик! - заметил Скворцов, глядя на его ордена.
- Так точно! С сорок первого года.
- Готовы к выполнению задания?
- Готовы.
И старший лейтенант Хромов со своей ротой и японскими трофейными понтонами выехал к станции Эха, к взорванным мостам, и вскоре под огнем врага начал наводить наплавной мост.
Между тем попытка 300-й дивизии с ходу, на подручных средствах, переправить батальоны через реку, к восточным пригородам, не принесла успеха. Шесть дотов опорного пункта, что на высоте за мостами, вели сильный огонь. Траншеи японской пехоты тройным ярусом от уреза воды и вверх опоясывали высокий берег. Оттуда били десятка пулеметов, вода кипела фонтанчиками от пуль.
- Ничего, осилим! - сказал генерал Скворцов.- Николай Карпович взялся за них крепко.
Действительно, 22-я дивизия Николая Карповича Свирса, наносящая вспомогательный удар, наступала на северную окраину Муданьцзяна так энергично, что ее продвижение стало в эти утренние часы решающим для успеха штурма вообще. Без танков и артиллерии она быстро прорвала укрепленные позиции противника на западном берегу реки. Видимо, ночная переправа шести батальонов в районе хуалиньских мостов ускользнула от внимания японцев. Иначе ничем не объяснишь запоздалую реакцию вражеского командования. Стремительная, без выстрела, атака 211-го и 246-го полков застала его врасплох.
В девять утра генерал Свирс доложил:
- Полк Левченко ворвался на железнодорожную станцию.
Двадцать минут спустя:
* Полк Орлова овладел кирпичным заводом.
В десять утра:
- Левченко ведет бой за северную окраину, Орлов- за северо-западную. Батальон майора Головко пробивается к центру города. Японцы подожгли военные склады.
Успех 22-й стрелковой дивизии, особенно 211-го полка Петра Тарасовича Левченко, создал перелом в боях за Муданьцзян. Противник дрогнул. Его части, оборонявшиеся за рекой, в восточных пригородах, стали поспешно отходить, чем и воспользовался немедленно полковник Лубягин. Полки его 300-й дивизии форсировали реку близ восточных мостов.
В тяжелом положении оказались части японцев под станцией Эхэ. От города они были отделены рекой и потому бросились к южным мостам у пригорода Эхэчжань. Но танкисты 77-й и 257-й бригад обогнали отступавшего противника и с ходу ворвались в Эхэчжань. Единственная еще не взорванная переправа оказалась в наших руках. Это был второй крупный боевой успех утром 16 августа. Танкисты не только обеспечили удобную коммуникацию для полков 26-го корпуса, завязавших уличные бои, но и вышли в тылы вражеской группировки, которая оборонялась против 65-го стрелкового корпуса 5-й армии генерала Г. Н. Перекрестова. Мы поддерживали с ним радиосвязь, и около десяти утра он сообщил, что его авангарды выходят к станции Ухэ с востока. Вскоре части генерала Перекрестова подошли к этой станции и, оставив нам переправочные средства (понтонно-мостовой батальон), продолжили наступление вдоль железной дороги на юг, на город Нинань{47}.
Обстановка, сложившаяся под городом Муданьцзяном к середине дня, настраивала на мажорный лад, однако мы не обольщались. Японцы взрывали и поджигали важные военные объекты - явный признак того, что они не надеются удержать город. Но это не означало, что они отдадут его без боя. Наоборот, будут драться за него, и чем сильнее увязнем мы в уличных боях, тем больше времени дадим японскому командованию для ответных действий, для создания прочной обороны на пути к Харбину или для контрудара. Поэтому и нам следовало подумать о ближайших перспективах и постараться немедленно развить успех. Для этой цели штаб армии мог использовать 59-й стрелковый корпус. Его части продолжали марш по дороге Линькоу -Муданьцзян и передовым отрядом уже вышли к станции Яоцзыгоу, что в 20 км севернее Муданьцзяна. По нашим расчетам, главные силы корпуса Ксено-фонтова должны были уже 17 августа сосредоточиться в районе станции Хуалинь. Поэтому 1-я Краснознаменная армия сможет без паузы продолжить наступление по линии Китайско-Восточной железной дороги - от Муданьцзяна на Ханьдаохэцзы и далее на Харбин. Но пока это были только перспективы. Многое зависело от того, насколько быстро мы овладеем Муданьцзяном.