– Так вот почему ты на первом этаже торчишь!
– Да, поэтому, – с напором подтвердил Семен. – К атлантам в спецхран без пропуска не пройдешь, а с ним – твои сисадмины сразу засекут. В котельной у самих ящеров пусто, как подмели все. Оставалось только гипербореев трясти.
– Ну и как? – деловито осведомился Павел. – Натряс?
– А то! Они в свое время целую коллекцию насобирали, воровали уж или покупали – не знаю. Но два шкафа, почти битком.
– Почему мне не сказал? – поинтересовался Потапов. – И аналитикам?
– Да потому что аналитики – одно название. Если уж гипербореи не смогли магию ящеров понять, куда твоим соплякам?
Шеф подумал еще секунду, потом решительно поднялся.
– Нам понимать не обязательно. Нам бы использовать… Показывай.
Дверь на этаж гипербореев была открыта, так же как утром, и видеть кромешную, совершенно необитаемую нынче тьму сразу за ее порогом было жутко. Несколько раз Павел уже переступал этот порог, но всегда в сопровождении кого-то из обитателей этажа. Причем в этом было не только недоверие, но и предосторожность. Землянин был уверен, что жители полярного континента как-то играют с пространством, и списать это ощущение на потерю пространственной ориентации в попытках не отстать от проводника, который терялся в темноте на расстоянии двух шагов, никак не удавалось.
– Возьми-ка вот, – произнес Филиппыч, поднимая с пола и протягивая Федору фонарь. – Не отставайте сильно. Не туда повернете и… Я там значки накалякал, так что строго по ним.
Сам он взял заранее оставленный у порога батареечный светильник. Включил, пробормотал тихо: «Ну, с богом, что ли?..» И шагнул вперед по коридору.
По самому обычному коридору. В ярко-белом свете фонаря выяснилось, что стены, оказывается, были покрыты дешевыми стеклообоями с побелкой. Дверь с надписью на четырех языках «Комната для переговоров» – единственная доступная для большинства выходцев из «светлого мира» – такая же дешевая пластиковая створка. И лишь потолок был темным под цвет зимнего полярного неба, с выключенными сейчас искорками «звезд» – единственного когда-то источника света.
Обычный коридор. Проще некуда. Даже скучно…
– Здесь вот по этой линии, – сообщил Филиппыч останавливаясь. – И к стеночке поближе, иначе не туда повернете.
Павел выглянул из-за левого его плеча. Федор – из-за правого. Впереди был все такой же коридор, только вдоль одной его стены по полу тянулась жирная виляющая линия, явно прочерченная маркером. На стене у начала линии имелась кривая рукописная надпись: «Влево 3 комн. Пуст. Потом кровать. Не ложиться!!!»
Павел в удивлении поднял брови и посмотрел на другую стену. Там было: «Вправо 2 перекр. Тройной. Оч. ветвится. Пока не ходить!!!»
Федор включил свой фонарь и посветил прямо. Луч, насколько хватало мощности, высветил все те же стены и черный потолок. Линия маркера на полу шагов через пять пропадала.
– Ну и где тут «налево» или «направо»? – процитировал Сергеев.
– Налево – это сюда, – сообщил Филиппыч и шагнул на линию. – По другой стороне коридора в такие дебри уйдешь! Я однажды… – Он опасливо покосился на Потапова, но все же закончил: – Еле вернулся я оттуда однажды. Там проходы и на обратном пути делятся, просто чудом угадал.
Павел не стал спорить. То, что в свое время у него отложилось в виде субъективных ощущений, Семен, похоже, сумел отчасти систематизировать. Что ж, вполне отвечает гиперборейской концепции живой ткани Мироздания. Живая – значит, подвижная. Ткань – значит, кроится и шьется…
Двигаясь по стеночке, Павел теперь видел, что на самом деле линия никуда не пропала. Однажды она раздвоилась, и побочная ветвь отвернула прямо в противоположную стену. Лаконичный рукописный комментарий гласил: «Закр. Надо лом.». Но Филиппыч продолжал двигаться по левой стороне коридора, а за ним и вся процессия.
– Далеко забрался, – проворчал идущий замыкающим Потапов. – И главное, все молчком. А если б сгинул тут с голоду?
– Ну не сгинул же. И потом я ведь помаленьку, по пять шагов…
– Вижу я твои пять шагов, – снова проворчал Шеф, но тут Филиппыч поднял руку, и остальные, упершись ему в спину, послушно затормозили.
– Вот здесь аккуратно, – произнес Семен. – По красненькой след в след…
По мере продвижения исследований Филиппыч совершенствовал систему маркировки. На полу теперь было аж четыре линии разных цветов. Выглядел этот перекресток совершенно дико: черная линия выходила на середину коридора и обрывалась, а вместо нее в обе стены веером стелились красная, желтая, синяя и зеленая. Сразу за перекрестком в шаге от конца черной линии поперек прохода стояла обещанная кровать.
Комментарии здесь были накорябаны прямо на полу, и обнадеживала только надпись у красной линии: «3 двери. Пусто. Кладовка». Остальные гласили: «Не ходить», «Нав. сортир», а на крайней зеленой даже: «Не наступать!»
Семеня по нужной линии, Филиппыч приблизился к левой стене и пропал. Павел моргнул. Потом еще. Но изображение в норму так и не вернулось.
– Спим, пехота? – донесся голос Семена из-за… чего-то. Свет от его светильника пробивался словно прямо через обои и ложился на пол косыми лучами.
Павел выдохнул и тоже наступил на красную линию. Это выглядело совершенно противоестественно, но вполне безопасно: просто по мере искривления черты уходящий вдаль коридор поворачивался вслед за ней. Точно так же как зримо поворачивает длинный коридор вагона на изгибе путей.
– Ну, наконец-то, – Филиппыч теперь стоял посередине прохода, и линия обрывалась у его ног. – Все, что ли, подтянулись? Дальше просто. Три комнаты и кладовка со стеллажами. Без сюрпризов.
– Что за комнаты? – поинтересовался Шеф, косясь на три одинаковые двери – все тот же дешевый пластик. – Осмотрел?
Тон его был умеренно-деловым, но было видно, что Потапову не по себе. Все-таки, осуществляя общее тактико-стратегическое руководство отделом, он реже других лично сталкивался с чудесами рас Ассамблеи.
– Я так думаю, что личные кельи, – пояснил Семен. – Может, охрана склада, может, эти… как их?.. Творцы, прости господи. Которые артефакты изучали.
– Ладно, об этом потом, – распорядился Шеф. – Показывай свои шкафы.
– Да шкафы-то вот… – Филиппыч послушно распахнул четвертую дверь прямо в торце коридора.
Комната… Вернее, даже не комната, а действительно кладовка – короткий, метровой ширины проход и по бокам два стеллажа под потолок. Классических библиотечных стеллажа с подписанными и пронумерованными ящиками. Малярная раздвижная стремянка была небрежно прислонена к дальней стене прохода.
Цифры номеров были арабские. Подписи – гиперборейские. Задачка!..
Павел выдвинул ближайший ящик. Там на мягкой подложке, как драгоценность в ювелирном футляре, лежал единственный небольшой кристалл горного хрусталя. Сомневаться в породе камня не приходилось, других материалов для изготовления артефактов смарры почти не признавали, разве что иногда отступая от этого правила в пользу алмаза. В глубине кристалла пульсировала неподвластная лучам фонарей магическая тьма ящеров.
– Заряженный, – прокомментировал молчавший все это время Федор. – Интересно чем?
– Кто ж его разберет? – хмыкнул Филиппыч. – Здесь, наверно, написано.
Он постучал ногтем по табличке на ящике. И выдвинул соседний:
– А вот эти пустые.
Здесь прямо на дне россыпью были свалены десяток крупных камней, среди которых, похоже, действительно был алмаз вполне земной конусной огранки. Все камни были прозрачными и весело искрились на свету.
– Куда руки?.. – Семен захлопнул ящик, и Федор едва успел спасти свои пальцы.
– А чего такого? – возмутился он. – Посмотреть-то?..
– Знаем мы ваше «посмотреть», – проворчал Филиппыч, перемещаясь вдоль стеллажа и вглядываясь в знаки. – Сначала «посмотреть», а потом… Привыкли вещдоки свои, чуть что бесхозное…
– Наговариваешь, Семен, – немедленно обиделся Сергеев. – И я не в управлении давно.
Не обращая внимания и бормоча что-то себе под нос, Филиппыч остановился у нужного ряда ящиков. Выдвинул пару, с сомнением посмотрел внутрь.