Толпа, естественно, стала растекаться (только что из СССР люди...) . Но кто-то задержался. Дождался полицейского офицера, который, не у видя ссоры-драки, пролепетал что-то про демократию и исчез. Я остался в длиннющем, как тюремный, коридоре Сохнута один, в ужасе думая о том, что из-за этого местечкового столоначальника погибнет в СССР целая семья. Двое талантливых инженеров. Двое детишек. Наконец, старики Розенфельды, которым не пережить ареста их единственного сына. Что делать?
У выхода, внизу, увидел телефон-автомат. Кому? Яше? Что он сделает, полуслепой? Науму? Рейзе Палатник, бывшей зечке, которую фикси боятся, как огня?.. Отыскал телефон Дова. Услышав в трубке его низкий сипящий бас, понял, не все потеряно.
Он появился вскоре, мы обнялись, оглядели друг друга; не постарел Дов, только раздался вширь; под ухом шрам, раньше, вроде, не было. Почти не прихрамывает, хоть с тростью не расстался. Впрочем, это уж и нетрость. Дубина из мореного дуба.
На конце гнутой ручки безбородый чертик в колпаке, похожий на Ицхака Рабина.
Взял Дов у меня бумажку, взглянул на нее, буркнув: -- Делов-то! У царя Давида бабушка была нееврейка.
Дверь чиновника распахнул ногой. -- Ты что, Бенцион, моих родственников не вызываешь?
-- Это твои родственники?
-- Все евреи -- мои родственники! Для них дорогу прокладывали, не для тебя, затрушенного!
-- А ты сам еврей?! -- взревел чиновник. -- Хорошие евреи гоям не помогают!
-- А я плохой еврей! С геббельсовского плаката времен войны! С рогами и хвостом. Мечта моей жизни вышибить тебя отсюда, местечковую харю, под зад коленом.
-- Ты "гой"! -- вскричали в кабинете дискантом. -- Русский Иван охранник. Что в тебе еврейского?! Или у тебя есть хоть что-то от еврея? Есть доказательства, что ты еврей?!
Вдруг из кабинета с криком выскочила девчонка-секретарша. Я отлепился от противоположной стены коридора, заглянул в беспокойстве.
Дов приспустил штаны и положил на канцелярский стол доказательство. Внушительных размеров доказательство.
-- Ху-улиган! -- вскричал чиновник, заикаясь.
-- Кто из нас хулиган?! -- Дов, подтянув штаны, положил одну свою разлапистую руку на телефон, вторую -- с дубовой палкой -- на стол. -- Ты знаешь, сука, кто ты теперь есть?! Я дважды снимал штаны для сей благородной цели. Первый раз в сорок втором году, полицай меня на Украине поймал "Жидок? -- интересуется...-- "Нет? Зараз скидавай портки! Дознаем!.." И ты туда же, шкура эсесовская?! Доказательства тебе?! -- И Дов грохнул, изо всей силы, палкой по столу.
Дов вышел минут через десять, держа в руках вызов, оформленный по всем законам, с подписью нотариуса.
Машина рванулась прочь от правительственных корпусов. Дов мотнул головой в их сторону.
-- Отсюда вонь! Моисей сорок лет водил евреев по Синаю. Чтоб вымерли рабы. А тут сразу из грязи в князи...Отсюда вонь, Гриша!
-- Слушай, Менахем Бегин пришел к власти. Почему здесь эта рожа?
-- Э-э! Годами "рабочая партия" пужала американов Бегиным, как чучелом огородным. Террорист де, разбойник!.. А стал главным -- и тут же сделал правительственное заявление. На весь мир. Никто не будет уволен! И, поверишь, все чиновничье кодло оставил в неприкосновенности. Даже Могилу. Всем амнистия! Вот де, какой он тихий и праведный. Зла не помнит.
Эти сразу учуяли и, сам видишь, как с цепи сорвались. Вот здесь, скажу тебе напрямки, в этой вонючей националистической жиже и вызревает еврейская эсэсовщина. Скидавай штаны! Жена, видите ли, русская. Не поедет в Израиль. Интернационал полицаев! В дурном сне приснись мне такое, не поверил бы... Эти штаны ему боком выйдут, могильщику! -- Он долго ругался, не расслышал сразу моего вопроса.
-- Царапина под ухом? Постигли, суки болотные, -- не они меня, так я их... Ворвался как-то длиннорукий Мишастик, муж Веронички, мальчишка, на десять лет ее моложе, и трах в меня из чешского ружьишка. Ходят с таким ружьишком по городу... Сам ходил? Я Мишастика, конечно, узлом связал, вызвал Вероничку. Оказалось, получил Мишастик по почте фотографию. Вероничка, в чем мать родила. И я, как есть, еврей без сомнения... Взял я лупу, а оно и без лупы видать, что фотомонтаж. Тени от фигур разные, и по плотности, и по направлению. Кто-то хотел его длинными руками... Кто, да кто? Живой человек, Гриша, всем помеха! Политика тут или цена на арматуру, семиты иль антисемиты, советские, антисоветские. На розыск полжизни угробишь! Ну, узнаю я цвет говна, в котором хотят утопить. И что? Я дальтоник, мне это без разницы... Правда, Могилу постращал по телефону, такой случай, как не постращать! Ну, это так, семечки. Вероничка ушла из дела. Послушала своего вольного стрелка. Убийца ведь, потрох! Ничего подобного! Оба ревут, обнимаются. Ну, какая баба!.. К чему я это говорю? А к тому, что ничего в этой жизни не поймешь!.. Ведь не шубой привлекал, не золотыми висюльками.., я этого дерьма ей напередовал вагонами, знал -- не клюнет. Не дешевка... Я ей судьбы зеков. Да своих врагов впридачу, а это ей, партийной бабе, слаще меду. -- Медвежьи плечи его опустились бессильно. -- Ну, вот, дали год, просидел два, выпустили досрочно... Логика! Фотография только и осталась. Где, думал, еще увижу ее во всей красоте. Да Руфь порвала. Ей не нравится... -- Дов улыбнулся.
-- Живете-то дружно?
-- Ого! Мне б без нее хана! Учет, контракты, деньги -- все в ее маленьком кулачке. Мое только то, что в заначке оставлю. "Подкожные". Да много ль мне надо! ...Часть доходов перевожу в парижский фонд. На советских зеков. Это она, правда, не сразу поняла. Но-- п о н я л а!-- И он ударил ладонью по рулю. -- Слушай, поехали в Сдом. Строю там сараюшку... Как, какой Сдом? Про Содом и Гоморру читал? Там и поговорим...Завтра? А сегодня куда? -- Он повернул ко мне бурое, сожженное солнцем лицо. -- Сейчас по Малинину-Буренину двенадцать десять. Наум на работе. Мать тоже. Яша, пожалуй, дома. Он вчера дежурил... Что? Он в поликлинике принимает, в засраном Купат Холиме, которого сторонился, как чумы. Грипп лечит. Раз даже молодость вспомнил, скальпелем полоснул... нарыв на пальце. Начнем с Яши?
По совести говоря, первой я бы хотел повидать Геулу. То и дело возвращался к ней в мыслях своих. Тревожился за нее. Как она теперь... с ее болезненной совестливостью, ранимостью, детской чистотой. В любви, правда, логики нет. К тому же подранка, случается, любят больше. Принесет охотник подранка, с руки кормит-поит... Нет, Геулу я бы все равно повидал.
Покосился на Дова, спросил неуверенно о Геуле и Сергее: -- Они, случаем, не развелись?
-- Нет! -- отрезал Дов таким тоном, который исключал возможность дальнейших расспросов. Края его толстых губ дрогнули. От ярости? От презрения? Представляю себе, как они схватились с Сергеем, когда тот вернулся из Вашингтона. Нет, в это я не должен влезать. Тут Гуры сами разберутся.
-- К Яше, -- наконец ответил я.
По правде говоря, я опасался, что Яша сдал, в депрессии, легко сказать, с полного хода в тупик. А он встретил меня весело, радостно потащил на кухню, к жене, возившейся у плиты.
-- Ры-ыжик, варяжский гость приехал! Доставай коньяк, который я из Парижа привез.
-- Ну-ну, когда будешь членом Кнессета, тогда распоряжайся, -возразила Регина, которая, видно, припасла заветную бутылку для другой цели.
Мне вспомнился давний рассказ Сергея о том, как Яшу выдвигали в Кнессет.
-- ...А глаза, не помеха? -- осторожно спросил я, когда Яша подробно рассказал мне, как их, русских избранников, обманули, отбросив от Кнессета за час до объявления результатов. -- Глаза? -- Яша расхохотался. -- Если бы я был слеп, как слепая кишка, меня бы точно посадили князем на Путивле. Парламент слепых -- это же идеал любого правителя. Вот ездила только что в СССР делегация из шести человек. Четверо из них -- члены Кнессета, был даже от Мафдала, кипастый. Один из них объявил, что в СССР антисемитизма нет. Де, сам видел... Я недостаточно слеп, потому и отбросили...
Коньяк оказался действительно королевским. Мы пригубили для почина, пересели на ковровый диван с потертыми японскими подушечками. -- Все бы ничего, -- продолжал Яша, наливая себе и мне коньяк и поглядев на меня, мол, видишь, сам наливаю. -- Беда в том, что у нас мудры только бывшие. Скинули с воза Шимона Переса, он тут же заявил, что русская алия нужна для индустриализации страны... А был у власти, что молчал? Ясно -- что... Смыть брандспойтом копеечные лавки и поставить современную индустрию -- год-другой возможна безработица. Избиратель -- безработный! А станет ли он голосовать за правительство перемен?.. Может быть, я ошибаюсь, но израильские руководители думают прежде всего не о стране, а о власти... Удержать скипетр! В этом соль! Обман обусловлен самой структурой руководства. Правде места нет. Как и прежде, в ходу лишь "партийная правда".,.