Но я понимаю, что многие хорошие люди жили хуже меня – одна из моих первых любимых, к примеру, – очаровательная, очень красивая девушка – все детство и юность провела в бараке, который фактически не отличался от тюремного, причем когда мы познакомились, жила она вдвоем с бабушкой, потому что отец умер, а мать спилась и попала в тюрьму настоящую. А девушка, повторяю, была красивая, очень привлекательная, она работала, но в конце концов, увы, оказалась в тех же жилищных условиях, что и ее мать…
Какие уж тут потенциальные возможности!
Но все равно я подозревал, что дело не только в обстоятельствах внешних. Я знал людей, которые жили в прекрасных квартирах и в абсолютном материальном достатке, однако что-то не видно было, что они по-настоящему счастливы. В чем же дело?
Только с возрастом и опытом я начал догадываться, в чем…
2
Крым встретил нас отчаянным солнцем.
Администрация Дома творчества отвела мне очень хорошие апартаменты: комната на втором этаже нового корпуса, в которой стояли две заправленные кровати, шкаф, письменный стол… Да еще и уютная лоджия с двумя плетеными креслами и маленьким столиком. Роскошь! В таких шикарных условиях я не жил никогда! А впереди было двадцать четыре дня…
В первый же день, вернее, остаток дня – прибыли как раз к обеду – мы познакомились с несколькими симпатичными молодыми созданиями: с одной на пляже, ловя последние часы вечернего солнца, еще с двумя – когда искали жилье для Василия (нашли ему миниатюрный особнячок – «терем» – легкую летнюю постройку площадью метров шесть, снаружи увитую виноградом), и, наконец, еще с двумя, самыми очаровательными, на вечерней, то есть даже ночной темной улице, когда вышли просто так погулять. Да, мы оба с ним словно перенеслись по времени лет на двадцать назад, ощутив, что жизнь щедро предоставляет нам шансы…
Море, природа – это, конечно, восхитительно. Но без женщин какая радость? О, Господи, помоги нам!…
Последнее знакомство было, кажется, самым интересным – две студентки из Москвы, Юля и Галя, обе красивые, живые, каждая в своем стиле, стройные, мы пригласили их в кино в Доме творчества на завтра, они согласились! И ложились спать мы с Робертом хотя и в одиночестве – каждый в своих апартаментах, – но в ощущении ошеломляющих, радостных перспектив.
Довольно давно в нашем кинопрокате был выпущен фильм с совершенно несвойственным нашей строгой «советской» жизни легкомыслием. И автором сценария был вполне серьезный товарищ, который не отличался ни легкомыслием, ни вольномыслием – он писал басни, был автором текста нашего государственного гимна, а в последующие годы стал главным редактором фильмов тоже серьезных – сатирических, причем, разумеется, «социальных». Но этот «легкомысленный» фильм пользовался огромным успехом, я, например, смотрел его раза три и не потому, что был он очень уж безупречно сделан. А просто сверкнул как случайная улыбка в суровых и нудных буднях, словно шаловливый солнечный зайчик или намек на то, какой могла бы стать наша жизнь, если бы… Три молодых человека и две красивые девушки познакомились случайно на юге (тоже, между прочим, в Крыму), и… Он так и назывался «Три плюс два». Это был период «хрущевской весны», и многие – в том числе я – приняли эту очаровательную ленту за первую ласточку весны истинной. Разумеется, тотчас после ее прилета соответствующие инстанции спохватились, подобных «ласточек» больше не появлялось, да и весна так и не наступила. Но память об ожидании осталась.
И вот теперь наконец – через столько лет! – неужели нечто подобное может состояться не на киноэкране, а в самой что ни на есть реальности, в жизни моей?! Пусть это будет «пир во время чумы», пусть никуда не уйду я от реальности сущей, но хоть на время-то, хоть как случайный прорыв, как подарок, как солнечный зайчик…
Я ворочался среди свежих простыней, и от радости на глаза у меня чуть ли не наворачивались детские слезы. Я даже приподнимался на своей постели во мраке крымской ночи, словно пытаясь удостовериться, правда ли это все, не пригрезилось ли – и трогал добротную деревянную кровать и шелковые занавеси на окнах, с трудом различал в темноте стол и другую, пустую, кровать, и лоджию с креслами и столиком за занавесями, и тяжелые, яркие южные звезды, которые заглядывали в просвет. Сколько же других, совсем иных бессонных ночей предшествовало этой, сколько мучительных размышлений о бессилии, безнадежности попыток пробить железобетонную стену рутины, всеохватывающей, всепроникающей лжи, заполнившей нашу жизнь! Мои сочинения, вошедшие в единственную пока книгу – тоненький сборник повестей и рассказов, который, собственно, и стал причиной моего теперешнего счастливого пребывания здесь, – все эти вещи были написаны несколько лет назад и бесполезно странствовали по редакциям разных журналов до тех пор, пока жизнь случайно не свела меня с человеком, известным писателем, который рекомендовал сборник издательству. Даже личная, чисто женская симпатия ко мне со стороны редакторши помогла, без нее навряд ли появилась бы книжка. И по этой единственной книжечке приняли меня в Союз Писателей, причем вне очереди, и было много хороших рецензий в прессе. Хотя теперь по-прежнему странствуют бесполезно по редакциям другие давно написанные сочинения, и рецензенты пишут о них ту же чепуху, какую писали о тех, которые теперь хвалят… Те, кто препятствует появлению фильмов и книг, проповедующих не только мучительный труд неизвестно ради чего, но – радость жизни, – делают это, я думаю, вполне сознательно, и хотя сами мечтают именно о таком и стараются в меру своего понимания проводить время именно так и как можно чаще, строго следят за тем, чтобы «простые труженики» и не помышляли об этом, ибо если люди познают радость жизни и будут стремиться к ней, то как же заставить их работать за гроши, как же тогда запудривать им мозги «серьезностью международного положения» и необходимостью «беззаветного труда во имя будущих поколений»?