Купанье в легких теплых – дружественных! – волнах было великолепным, но и оно, естественно, не могло полностью удовлетворить мой смятенный, ищущий дух. Желание понять, разгадать тайну нашего общего бытия на Земле, не оставляло ни на миг, делало озабоченным, несвободным. Я словно бы ощущал странное обязательство – мне нужно было во что бы то ни стало кого-то найти, чтобы до конца убедиться! Не бабочек, не цветы, не камни и море, не теплый, нашептывающий что-то ветер… – с этим всегда было у меня в порядке, мы всегда находили общий язык…
И разумеется, не в эротической зацикленности было дело – сексуальную озабоченность я вообще испытываю не так уж часто. Даже дома, в городе, бывало так, что, мучаясь от долгого сексуального воздержания, понимая разумом, что оно даже физиологически вредно, я находил чей-нибудь телефон – желательно «понадежнее», – звонил, договаривался, она приходила… Однако озабоченность моя исчезала тотчас с ее приходом – едва я видел ее лицо. Не потому, что оно мне не нравилось, а потому что я ощущал стыд. Я ведь позвонил ей из сугубо «потребительских» соображений, а это унизительно для нас обоих. И мне уже – не хотелось! Как будто это не я мучился от воздержания всего лишь несколько часов назад… Простой онанизм – и тот благороднее несравнимо, считаю я. Там ты только одного себя успокаиваешь и унижаешь обманчивым компромиссом, к тому же вполне можешь дать волю изысканнейшей фантазии. А с ней… И приглашенная мною «скорая сексуальная помощь» уходила невостребованной, как правило, а я мучился раскаянием в одиночестве… Нельзя унижать божество, нельзя!
О, моя возлюбленная индианка, креолка, русалка! О, торжественно садящееся за горами солнце! Ну ведь должен же быть отблеск еще хоть в ком-то!
Прекрасным, романтичным, красивым был мой поход в Тихую бухту. Но – неполноценным, увы…
7
После обеда в столовой Дома творчества (Вася-Роберт не появлялся там уже несколько дней подряд, я встречал его лишь вечерами на набережной, он, очевидно, все еще переживал наше с Галкой «неблагородство»…) я меланхолически стоял у парапета набережной, глядя в морскую даль, и вдруг увидел внизу, на гальке молодую женщину, которая прежде, чем войти в воду, довольно долго смотрела на небо, на облака. Стало прохладно, вода, очевидно, была не очень-то теплой, и девушка, видимо, следила за облаками, рассчитывая, чтобы к моменту выхода ее из воды выглянуло как раз солнце.
Она была хорошо сложена, но особенно привлекли мой взгляд ее плечи, спина. Было в форме их то самое «чуть-чуть», что отличает гениальную скульптуру от какой-нибудь пусть даже искусной, но не озаренной истинным талантом поделки. Великолепные были плечи! В них звучали едва уловимые ноты гармонии, которые как раз и рождают музыку. Музыку бытия… Я не видел тогда еще одного знаменитого французского фильма, но уже слышал, что сюжетом его стала очарованность достаточно взрослого и бывалого мужчины всего лишь коленями молодой и вполне глупенькой девушки. Заветной мечтой его было просто потрогать, погладить эти худенькие, совершенно еще «целомудренные», хотя и прекрасные, волнующие суставы… Так и называется этот фильм – «Колено Клер». Фильма я, повторяю, тогда не видел, но… Как я француза этого понимал! «В лесу, в горах, на суше и на море, в стволе древесном, в бабочке, в цветке, в касанье легком ветерка, в сверканье волн, в полете облака – везде я вижу образ твой, о, Афродита!»… Признаюсь, это стихи мои личные, уж извините.
Наконец, девушка решилась, ступила осторожно в воду, поплавала немного у берега и вышла. С ее царственных плеч и по спине, по невысокой груди, затянутой в темный купальник, по загорелым бедрам стекали струи воды. Чуть постояв, она улеглась на подстилку. Лежа она тоже выглядела великолепно.
Торжественным и неспешным было мое движение вдоль парапета, спуск по каменным ступеням лестницы, шаги по хрустящему галькой пляжу. Сначала еще нужно было поближе разглядеть ее лицо, чтобы хоть приблизительно представить себе обладательницу чудесных плеч и спины.