Да и если бы только это. А желание во что бы то ни стало всегда настаивать на своем и обязательно быть «круче» других? А убивать тех, кто не согласен, когда «руководителям» или «вождям» хочется побольше власти? И – верить им, подчиняться слепо… А позволять пудрить себе мозги – вместо того, чтобы слушать сердце свое?!
Увы, не слышат. Сколько раз я уже и писал, и говорил прямо в лицо, да и я ли один… Не слышат! Увы…
Итак, не было королевы, исчезла первая фрейлина, и жизнь для меня потекла опять обычным путем, словно в царстве, где люди все заколдованы: видишь как будто бы живого человека, подходишь, пытаешься заговорить, а он, оказывается, деревянный. Или из железа. А чаще всего из пластмассы. И только кажется, что живой это человек, а на самом деле – заводная кукла с определенной жесткой программой внутри, кем-то вложенной… То же и с женщинами, только материал, из которого сделаны они, ближе, пожалуй, к поролону, резине или какое-то органическое полужидкое вещество.
ТТЛ – вот такую формулу-аббревиатуру вывел я: Тупость, Трусость, Лень. Это и есть то, что мешает всем нам, глушит нашу природу, губит наши способности, делает жизнь тоскливой и тусклой. Индианка и первая фрейлина – разве их не было в окружающем мире раньше? Если бы не случайность Васиной встречи, если б не случайность нашего с ним приглашения потом троих девушек, по случайности попавших нам на глаза в полумраке вокруг танцплощадки – разве состоялся бы столь долгожданный прорыв во всей своей полноте и, в частности, теперешние эти записки? Странно мы все-таки воспринимаем мир. То, чего нет перед нашими глазами, то, чего мы не смогли открыть, увидеть, считается нами безусловно несуществующим. Мир неограниченных возможностей, в котором мы тыкаемся, как слепые щенки, да еще и скулим о воображаемой «мертвости» этого мира, суживается нами до микроскопических размеров своего кругозора. Кто ж виноват в его тусклости и убогости?
Как я уже упоминал в самом начале, в столовой, рядом со столиком, где мы с Васей сидели, стоял еще столик, за которым вместе с пожилой четой завтракали, обедали, ужинали еще и две девушки. К которым частенько подходила третья… Эти две были вполне очаровательны – одна худенькая, стройная, с лицом, густо усыпанным веснушками, что совсем не портило его, тем более, что среди веснушек светились огромные карие глаза, другая чуть полноватая, но тоже достаточно хорошо сложенная, круглолицая, с приятной улыбкой. Но вот третья… Третья, как я уже говорил, поразила меня в первые же дни! Я не очень люблю Александра Грина за его мечтательную бездейственность, но помню его идеальный образ Ассоль – так вот эта третья так и напрашивалась на такую именно роль, а ее, к тому же, еще и звали Асей… Довольно высокая, с ювелирно выточенной фигуркой, что особенно бросалось в глаза, когда она надевала ослепительно белые шортики, аккуратно обтягивающие… А еще и распускала прямые светлые длинные волосы… Разумеется, большие голубые глаза светились на полудетском наивном лице, а изящество так и сквозило в каждом движении…
Да-да, Васе я так и сказал в первые дни: «Вот девушка, фотографировать которую я посчитал бы таким полным и достаточным счастьем, что большего, кажется, даже и не желал бы…» «Так уж и не желал бы?» – иронически переспросил он тогда, и я оценил эту реплику, потому что на этот раз она была сказана по-мужски, с нормальным, здоровым юмором. Три этих красавицы были обычно все вместе на пляже, и Вася однажды познакомился с ними и даже немножко пофотографировал для затравки – ради меня, как он сказал! Он понимал, кажется, что Ася ему не по зубам, согласен был на любую из двух других, но все же в первую очередь для меня он знакомился с ними – так он сказал, и я ему поверил! Это было в первые дни его платонического романа с Галей…
Теперь Вася все же немного смягчился, по крайней мере уже не тянул вверх носик при встречах в столовой, хотя и старался сохранять пока еще серьезное насупленное выражение, что делало его очень смешным. По некоторым деталям я видел, что он по-прежнему суетится, пытаясь везде успеть, опять совершенно не считаясь с собственным самолюбием и достоинством, словно умирающий от жажды, попавший под дождь и пытающийся на лету поймать ртом капли – и невдомек ему, что нужно просто подставить хотя бы ладони.