Савельев был в саду и с геоботаником подпирал рогатками ветви яблонь, отягощенные плодами. На вопрос, где Сугробова, агроном ответил, что Галина Сергеевна уехала в степь, чтобы определить, на сколько разросся за ночь пораженный участок.
— В такую бурю? — поразился Орест Викентьевич. — Не понимаю, для чего так экстренно…
— Странно, что вы не понимаете, — недовольно отозвался Савельев.
Орест Викентьевич ничего не ответил и молча пошел в противоположную сторону сада. Ветер яростно встряхивал деревья, теребил пиджак Ореста Викентьевича, бросал в лицо жесткий листья. Выбравшись на открытую поляну, в центре которой была метеорологическая станция, Шмелев постоял немного в раздумье, а когда двинулся дальше, ветер так энергично стал поддавать его в спину, что он почти побежал вперед, чтобы не потерять равновесия.
Нечаев увидел его через окно метеостанции и вышел навстречу.
— Что это вы ко мне в такую погоду, Орест Викентьевич, — с тревогой спросил он. — Не случилось ли чего?
— Нет, ничего, — тяжело переводя дух, отвечал Шмелев. — Зашел я к вам так просто… Ветром занесло, знаете. Кстати, как ветер? Не хочет сдаваться?
— Не похоже что-то. Присаживайтесь, Орест Викентьевич. Вид у вас неважный сегодня.
— Нездоровится что-то, — ответил энтомолог, усаживаясь на клеенчатый диванчик, — А вы знаете. Галина-то Сергеевна в степь уехала.
— Знаю, — ответил Нечаев. Минут пять сидели молча. Орест Викентьевич тяжело вздыхал и теребил бородку. Нечаев углубился в сводки.
— А вы как считаете, Василий Иванович, — нарушил молчание Орест Викентьевич, — разумно ли это?
— Во всяком случае, — ответил Нечаев, — это лучше, чем сидеть здесь сложа руки.
— Но ведь и вы тоже, кажется, не очень-то действуете, — покосился Шмелев на могучую фигуру метеоролога.
— Ошибаетесь, я действую, — спокойно ответил тот. — Я готовлю те данные, по которым там, в степи колхозники и ученые пойдут в наступление на врага.
Он встал из-за стола, сверился с показаниями барометра, сделал отметку в журнале и продолжал:
— Я сегодня особенно много думал над моей наукой и пришел к выводу, что она такая же боевая, как и все прочие советские науки. В годы войны прогнозы погоды помогали намечать сроки наступлений и неожиданных атак. А в мирных условиях по метеорологическим данным начинают сев, уборку полей, планируют с учетом метеорологической обстановки фронт лесопосадок, преграждая пути суховеям. Разве это не активная борьба с природой. Орест Викентьевич?
Шмелев ничего не ответил, вздохнул только. Затем встал и так же молча направился к выходу.
8. ОТКРЫТИЕ ДЕДА ТЕРЕНТИЯ
Попутный ветер как будто подгонял машину. Подняв воротник плаща, Галина внимательно всматривалась в извивающуюся дорогу. Степь впереди шевелилась под ударами ветра, как живая. Жесткие травы стлались по земле, по-прежнему прочно сковывая пески и не давая им подниматься на воздух. Зато лишенная травяного покрова дорога, по которой ехала Галина, густо пылилась под сильной метлой ветра.
«Ну, теперь скоро тот холм, за которым тли уничтожили растительность, — подумала Галина. — Вот уже кусты селитрянки видны…»
Но живая степь кончилась раньше, чем предполагала Галина. Впереди показались вдруг сморщенные, мертвые травы, уже высушенные солнцем, хотя до холма, о котором думала Галина, было еще около километра. Девушка остановила машину и сошла на землю. Мертвая трава у подножья холма потеряла яркую тональность живой растительности. Она поблекла, потускнела. Ветер трепал ее, расчленяя по стебелькам, поднимая на воздух.
Поглощенная печальным зрелищем, Галина не сразу заметила в облаке пыли человека в брезентовом плаще с капюшоном, надвинутом на глаза.
— Галина Сергеевна! — воскликнул он, подойдя ближе. — Никак вы на разведку противника выехали?
Галина не столько по лицу, запорошенному пылью, сколько по фигуре и голосу узнала заведующего агробиологической лабораторией Филиппа Филипповича Сердечного.
— Так же, как и вы, Филипп Филиппович, — весело отозвалась она, обрадованная этой встречей.
Они крепко пожали друг другу руки. Галина спросила:
— Что вы думаете об этом, Филипп Филиппович?
— Странные, очень странные насекомые, — задумчиво проговорил Сердечный. — Ни я, ни даже знаменитый московский энтомолог Ключевский, находящийся в нашей лаборатории, не видели ничего подобного. Откуда могла появиться в наших краях такая удивительная разновидность тлей?
— А не могло их занести ураганом из пустынь Средней Азии? — высказала Галина гипотезу Ореста Викентьевича.
— Едва ли, — покачал головой Филипп Филиппович, — Я бывал и в Кара-Кумах и в Кзыл-Кумах, но не встречал и даже не слыхал ничего о таких вредителях.
Профессор Ключевский — один из лучших знатоков насекомых Средней, Центральной и Восточной Азии, он побывал в пустынях Такла-Макана, Гоби, Ала-Шаня и Ордоса.
А когда я показал ему этих тлей, он только руками развел. Чертовски странно все это…
Галина перебила его восклицанием:
— Смотрите-ка, Филипп Филиппович, кто это скачет там на лошади? Сердечный приставил ладонь к глазам.
— Знакомая фигура… Уж не Терентий ли это?
— Он, он! — воскликнула Галина. — Садитесь ко мне в машину, поедем навстречу.
— Неугомонный старик, — проворчал Сердечный. — Надумал джигитовать тут в такую погоду…
Терентий, заметив машину, пришпорил лошадь и понесся галопом.
— Приветствую научное начальство! — крикнул он, поравнявшись с машиной и не без ловкости осаживая разгоряченного коня.
— Ого! — восхищенно воскликнул Сердечный, служивший когда-то в кавалерии. — Сразу видно, что Терентий Ефремович в молодости лихим джигитом был!
— Был, был, — довольно усмехнулся дед. — В буденновской гвардии проходил школу верховой езды.
— Что это вы, Терентий Ефремович, в такую бурю разъезжаете? — спросила Галина.
— По неотложной надобности, дочка, — ответил Терентий и спрыгнул с коня наземь. — К вам ведь скакал. К Михаилу Александровичу.
— Открытие сделали наши колхозники, — с необычайно торжественным видом заявил Терентий, вытаскивая из кармана кожаной куртки пробирочку, в которой, будто капельки крови, поблескивали какие-то красные пятнышки. — Вот оно, противоядие-то! Средство такое же примерно, как теленомус против зловредной черепашки. Помните, как он вместе с курами выручил тогда колхозные посевы?
Филипп Филиппович взял пробирку и с интересом стал рассматривать ползавших по ее стенкам насекомых полушаровидной формы, с трехчлениковыми лапками и яркой окраской. Жесткие красные панцыри их были разукрашены черными точками с желтой окантовкой.
А Терентий рассказывал, как внук его, пионер и юный натуралист, смастерил себе виварий, в котором обитала всякая «мелкая живность», вроде жуков, бабочек и саранчуков.
Дед был прирожденным экспериментатором, и вид вивария зародил в нем мысль произвести опыт: пустить диковинных тлей в общество прочих насекомых. Сделал он это с расчетом: посмотреть, не найдется ли у тлей каких-нибудь естественных врагов в виварии, населенном местными насекомыми.
— Оставил я тлей на ночь в виварии, — говорил Терентий, набивая самосадом прокуренную дочерна трубку, но не решаясь зажечь ее на ветру, — а утром гляжу — исчезла куда-то вся эта нечисть, будто растворилась. Осмотрел стенки вивария — нигде ни щелочки. Ну, дело ясное после этого — позавтракал, значит, кто-то этой дрянью. Но кто? Население тут обширное, сразу не разберешься. Бегу к агроному. «Так и так, говорю, Степан Тимофеевич, помоги». Спешим к виварию.
Степан Тимофеевич перебирает всех козявок по штуке, покачивает головой. А я стою и думаю; «Неужто ошибся?» Но тут Степан Тимофеевич как крикнет: «Вот она, виновница-то! Ее, говорит, это работа». Ну, мы тут же повторили опыт, и все подтвердилось на наших глазах. Вот они, эти букашки, в пробирочке сидят теперь. Какое будет ваше мнение о них, Филипп Филиппович?