– У меня есть свои люди в Париже, но вряд ли они обрадуются. Несколько лет назад мы не очень красиво расстались. Кроме того, нужны деньги. Мне пришлось сорваться за тобой и отменить все проекты.
– Я тебя не приглашал, – буркнул я.
На вокзале Карла забрала мой паспорт и оставила чемодан в камере хранения. Она постоянно оглядывалась по сторонам и битый час возила меня на метро в разных направлениях. Подземная обзорная экскурсия это конечно здорово, но опять-таки, я ни о чем таком не просил.
Пока мы ждали еду, Карла достала из сумки картонную папку, в которой лежали несколько подшитых скрепками листов. Черно-белые снимки и ксерокопии вырезок из газет. Я снова ощутил неумолимый горьковатый привкус прошлого. Как в детстве, когда находишь у бабули в шкафу старье, завернутое в газету, разворачиваешь и начинаешь читать. Про коварные нападения диверсантов в давно проигранной войне. Про кассовые сборы и разводы знаменитостей, почивших в респектабельных могилах. Про кулинарные изыски и сериалы в программе телепередач. А потом добираешься до титульного листа с датой, и понимаешь, что тебя тогда не было даже в проекте, а могло и вовсе не быть, если бы войну выиграли другие, звезды сошлись иначе, либо твои родители нашли себе альтернативную пару.
Мужик с лицом шиитского лидера поставил перед нами плошки с салатами и корзинку с горячим хлебом. Карле он принес черный кофе, а мне банку кока-колы. Я бы выпил пива, но не решался спросить, есть ли оно у них вообще.
Запихнув в рот кусок лепешки с хумусом, я открыл папку. Первой шла ксерокопия статьи из «Гардиан» 1989 года. «…Таифские соглашения, подписанные при участии Лиги арабских государств, положили конец многолетнему кровавому конфликту». «…Поставили в затруднительное положение лидеров христианской общины Ливана». «…Фактическая Сирийская оккупация». «…Десятки тысяч христиан вынуждены покинуть страну, скрываясь от преследований за военные преступления». В статье мелькали несколько имен, ни о чем мне не говоривших.
Впрочем, я кое-что слышал о той войне. Когда мне исполнилось тринадцать, маменька замутила эпическую поездку в Иерусалим, хлопотную и лишнюю, как большинство ее проектов. Из толпы израильских родственников, которые истязали нас застольями в перерывах между посещением святых мест и торговых центров, мне запомнился муж троюродной сестры отца. Мрачный мужик в инвалидном кресле, не сказавший за вечер и пары фраз. В 1982 году на подступах к Бейруту он подорвался на самодельной мине, но выжил, хотя, думаю, был не особо этому рад.
Маменька предупреждала, что говорить с этим человеком о войне и увечьях – дурной тон. Но однажды я заметил его одиноко курящим на крыше, подошел и задал вопрос о страхе смерти. Родственник, которого я не видел ни до, ни после, ответил на удивление охотно.
– На войне вовсе не страшно, – сказал он, – там до боли тоскливо, словно черная неподъемная глыба нависает над душой. А так, ты просто сидишь полночи в туалете перед каждым сражением. В бою делаешь то, что тебе говорят и стараешься выжить. Страшно становится потом, через месяцы и годы. Когда осмысливаешь все, что творил сам, что творили остальные. Когда понимаешь, что все это неизбежно будет повторяться, пусть в другом месте и с другими людьми. Потому что нет никаких своих и чужих, есть сильные и слабые. И абстрактные ресурсы, как оправдание и повод.
Я подумал тогда, что не напрасно маменька притащила меня на другой конец планеты. Некоторые разговоры стоят того, чтобы потерпеть окружающий идиотизм.
– Человек, которого я ищу, родился в Ливане, – сказала Карла, вытряхивая меня из воспоминаний, – в христианском квартале Ашрафийе, восточный Бейрут. Их семья восходила к старинному роду, сами они считали себя потомками финикийцев, хотя тому нет никаких научных подтверждений. В восемьдесят пятом он бежал, сменив имя. Сейчас ему должно быть около сорока.
Я перевернул страницу.
С черно-белой фотографии улыбались восемь парней и девушка, одетые в неопрятную военную форму. Они прислонились задами к допотопному джипу с пулеметом. У одного в руках гитара, у двух других – автоматы Калашникова. Пулеметчик, оскалясь кривенькой улыбкой, изображал, будто целится в фотографа. У девушки на шее висел массивный крест.
– Бойцы объединенного христианского фронта, 1983 год, – сказала Карла.
Я невольно подумал о том, что все они давно убиты. Причем девушка погибла первой, она выглядела такой милой и беззащитной.