Разумеется, тетя помнила меня в два года. Уже тогда я застенчивым, и при этом не гнушался очаровательно портить воздух. А сейчас стал выше на полголовы ее второго мужа, и первого тоже, и всех ее гипотетических мужей, и ах да, я ужасно худой, меня надо срочно откормить питательной домашней пищей.
Слиться по-тихому в комнату мне не дали. Пришлось сидеть за столом в насквозь мокрых кроссовках, стараясь не встречаться взглядом с лучшей подругой моей троюродной сестры Шарон. Подруга эта была изящной брюнеткой с родинкой над верхней губой и чуть испуганным взглядом карих глаз.
Мишель спрашивает, почему я подробно описываю девицу, о которой не вспомню больше никогда? Хороший вопрос. Пожалуй, ее внешность отвечала на некие неосознанные потребности моей пришибленной души в тот невыносимо тоскливый вечер.
Говорили они о политике. О том, что пора отменять Палестинскую автономию, пока не поздно, и что во всем виноваты либералы. Мне лично плевать и на то, и на другое, лишь бы меня самого ни о чем не спрашивали и не пытались расцеловать в обе щеки.
– Почему ты ничего не ешь? – вспомнила тетя.
«Потому что я сожрал пол пиццы, выпил банку пива, выкурил косяк и мечтаю, чтобы вы все дематериализовались.»
Только сейчас я заметил, что отца нет. При любых условиях, он всегда присутствовал на ритуальных приемах гостей, старательно поддерживая создаваемую маменькой иллюзию крепкой благополучной семьи. Его отсутствие означало, что дела хуже некуда.
И тогда на меня что-то нашло.
Я открыл рот и сказал им, что грядет зомби-апокалипсис, в котором уцелеют единицы. Что сосед Фарук Исфахани роет по ночам бункер, опасно забирая в сторону нашего заднего двора. Неспроста я слышу, как истошно воет его собака, и под утро идет из-под земли едва различимый тревожный гул. А потом восстанут мертвые из могил, сбудутся пророчества безумцев, которым никто никогда не верил, миром будут править идол Ханаанский, да идол Финикийский, жаждущие все больших человеческих жертв. И станет всем не до, мать ее, Палестинской автономии.
Я наблюдал исподтишка за маман, представляя примерно, что она подумала. Что надо было оставить меня в обычной школе, где не парят детям неокрепшие мозги книгой Иеремии, Молохом и Ваал-Аммоном. А еще она мечтала в тот вечер, чтобы у нее был такой универсальный пульт управления, позволяющий заткнуть меня нажатием кнопки.
– Энди! – попыталась маменька установить контакт.
– Где отец?
– Сядь, поешь что-нибудь, я знаю, тебе сейчас непросто. А возможно, следует меньше…
– Он ведь у своей бабы, так? А тебе нравится делать вид, что у нас всё, как у людей?
Она побледнела, отвернулась, тетя Эстер поднялась ей навстречу и обняла.
Подруга троюродной сестры наконец встретилась со мной взглядом. В нем было нечто вроде отвращения. Я поднялся в комнату и даже не хлопнул дверью.
В тот вечер я тупо бродил по интернету, перескакивая от одной бессмыслицы к другой. Под размеренный стук дождя по черепичной крыше, читал какой-то бред про то, что с развитием письменности появилась иллюзия, будто мы знаем о своем прошлом. На самом же деле, никакого прошлого не существует, как и будущего. И то и другое не поддается просчету из-за огромного количества вариантов. А всему виной древние финикийцы, которые изобрели фонетический алфавит, сделав сохранение информации на внешних носителях доступным всем и каждому, но не факт, что суть существования всех и каждого стала от этого проще и объяснимей.
За окном отчаянно выла собака Исфахани. Хотелось выйти и то ли пнуть ее ногой, то ли пустить к нам на ночлег. Я не сделал ни того, ни другого.
Не помню, когда этот сон приснился мне впервые. Я не мог дышать. Пытался открыть глаза, но их щипало от соли. Хотел всплыть на поверхность, но руки и ноги сводило судорогой и не хватало сил преодолеть тяжелую, как вечность, массу ледяной воды, сомкнувшуюся над моей головой. Я сам становился этой водой, умирал от страха и бессилия, наблюдал свое неизбежное погружение в пучину, которой не было дна. Это был конец всему: вою соседской собаки, осенним дождям и летней влажной духоте, ссорам родителей, опозданиям в школу, упоительным субботним вечерам, которые обещали многое и никогда ничего не выполняли. Тотальный конец желаниям, опасениям и надеждам еще одного странного парня, который по правде говоря никому в этом мире не был особо интересен.
Глава 4
Позавчера Тарек подошел ко мне во дворе, осматриваясь по сторонам. То ли искал, кому втюхать сигареты, то ли опасался, что нас увидят вместе. Пошла вторая неделя, как меня перевели в другой корпус.